неустройства земных сухожилий
я светло и почти безрассудно
шел на штурм бесконечных Бастилий.
Ни к чему мне казались рассветы,
полнолунного эроса гулы,
а простой человеческий улей
даже требовал всуе к ответу.
Так свершая за поиском поиск,
от духовного лопнул богатства.
До чего же чиста моя совесть
в плане равенства, чести и братства!
И последние гимны слагая,
напрягаясь умом до предела,
я с почтеньем пред нею склоняю
то, что прежде сходило за тело.
Любовь
Да люблю я тебя, не тужи,
и его, и ее – всех на свете.
Без любви даже жук не жужжит,
даже солнце, наверно, не светит.
Ею я покорен, как земля,
и нарушен, как чья-то граница,
я дышу только ею и для,
невзирая на спины и лица.
И меня она мчит, как с горы,
и несет на руках, как актриса,
с нею мы, как морщины коры,
безнадежно слились и срослися.
Видно, мать нас одна родила,
как Христа в непорочном зачатье,
с нею мы – два зрачка, два крыла
и два шрама с единой печатью.
Друг без друга нет жизни для нас,
а друг с другом – ни сна, ни покоя,
погасить бы ее хоть на час,
да не выйдет: нас все-таки двое.
* * *
С большим животом и большой головою,
в накидке, слетевшей на чресла,
взнуздав черепаху, довольный собою,
сидит, словно вылит из теста.
В улыбке простецкой растянуты губы,
лицо добряка-сибарита,
сугубо по-детски, по-светски сугубо
глядит широко и открыто.
Мудрец ли, глупец ли - душа нараспашку,
свой в доску, вдали от стенаний,
от слез, от поклонов святому распятью,
от ласки карающей длани.
Сидит весельчак на спине черепахи
(куда он, зачем и откуда?),
ни силы, как будто, ни стати, ни взмаха -
во плоти по имени Будда.
* * *
Утро. Солнце из-за сосен
поднимается степенно,
освещая сбоку нос мой
и немножечко - колено.
Я сижу на стуле-кресле,
оголив, как Будда, пузо,
а в зените полумесяц,
чуть прозрачный, как медуза.
К облаков пушистых стае
незаметно подбираясь,
он, на самом деле, тает,
цветом неба наполняясь.
Чуден образ этой встречи
двух светил полярно разных:
он для них - уныло вечен,
а для нас - красив, как праздник.
* * *
Я живу в объеме дома,
дом живет в объеме грома,
гром живет в объеме неба,
небо в космосе живет,
космос же - в объеме Бога,
где кончается дорога,
или все наоборот.
Бог живет в объеме слога,
слог живет в объеме слова,
слово - в мысли,
мысль - во мне,
я - внутри
и я - вовне.
Истекаю соком алым,
все в моем объеме малом,
бедный, бедный мой живот -
или все наоборот...
* * *
Куда иду
и думаю о чем,
и думаю вообще ли?
Ну думаю, конечно.
По крайней мере,
так - о чем-нибудь.
А вот куда иду -
совсем не знаю.
Поэтому уж лучше сяду
и посижу,
и погляжу на дерево без листьев,
которое как осени примета,
подскажет нечто важное о жизни,
хотя иронией не удостоит,
а только лишь печалью сдавит ум
или пронзит его особым благородством
на манер старинных книг,
что в сущности одно и то же.
Упадок нравов - дело не мое,
я думаю о дереве без листьев,
которое, конечно, вне морали
и потому не знает тупиков,
обогативших человеческую расу
духовным содержанием.
Реминисцирую отсюда невпопад,
поскольку все запутано ужасно,
и не хватает сил распутать и понять,
а для чего оно мне нужно -
сам не знаю,
и потому вопрос первоначальный
оставляю в силе.
Отстань, пожалуйста, и не мешай,
а то умру еще, не приведи Господь,
на самом важном.
В капкане равновесия
(венок сонетов)
Я так страстно люблю дух, потому что он не вызывает
брезгливости. Люблю не только дух, но и духи.
(Н. Бердяев. Самопознание)