Вот и конец.
Жёсткий удар прикладом по шее вывел его из транса, перехватывая дыхание и заставляя невольно упасть на колени. Одна из десятков рук упёрлась в его затылок, давя вперёд и со всей силы вбив парня лицом в асфальт, расцарапав ему всю левую часть лица.
Последнее, что он увидел – безжизненные глаза сестры, упавшей точно так же, как и он.
***
Холодные железные стены тяготили душу сильнее любых совершённых поступков. Натурально осточертевшая лампочка над головой заставляла глаза поочерёдно дёргаться из-за своего нескончаемого жужжания, которое, казалось, становилось лишь громче день ото дня. Кровать, туалет, умывальник, окошко двери. Кровать. Туалет. Умывальник. Окошко двери. Кровать… Туалет… Умывальник… Окошко двери…
Просыпаться было тяжелее с каждым днём всё больше. Дин не понимал, сколько прошло времени и нужно ли ему спать вообще, однако нескончаемая скука просто не давала иных вариантов, кроме как коротать время, лишая себя сознания легальным образом. Особенно тяжело было спать всё из-за той же проклятой лампочки, закрытой от всех опасностей несколькими железными прутьями, из-за которых Дин не мог влететь в неё ногой. А при попытке вынести эту преграду каменной рукой, Иватани обнаружил, что в стенах своей камеры он по какой-то причине не мог использовать свою динамо. Кожа просто не росла, не было даже характерного ощущения сжатия при попытке её нарастить. Оставалось лишь смиренно ждать хоть чего-то.
Но ничего не происходило.
Просыпаясь, Дин из раза в раз видел всё те же стены, всё ту же лампочку и ту же вмятину на двери, которую он оставил пару дней назад в пылу своей истерики. Тогда он сорвался и попытался выбить дверь, попутно зовя непонятно кого, однако в ответ поступало всё то же, что и в другие дни: маленький поднос с миниатюрными мисками с кашей и кусочками яблока. Это не годилось даже на перекус, что уж говорить о том, чтобы полноценно наесться.
Все мысли парня были сосредоточены лишь вокруг нескольких вопросов: где все остальные, как себя сейчас чувствует Каэдэ и насколько долго его собираются держать в четырёх стенах. Самую противную мысль Дин попытался проглотить и забыть почти сразу, как она появилась в его голове. А именно: не сидит ли он уже, и если сидит, то в «Последнем Дне» или где-то ещё? Вопросов было слишком много, однако ответы никто давать не спешил.
За пределами камеры не было ни единого звука. Пол был ледяной, а потому от цистита Дина спасали только подогнутые ноги и его времяпрепровождение на кровати, которую и кроватью-то было назвать сложно. Железная полка с очень тонким матрасом без подушки или хотя бы покрывала. До кучи вода из-под крана не была даже едва тёплой, а пить приходилось только её. Противно было и то, что в камере не было туалета, а потому приходилось ходить в туалет именно в раковину. И если мочиться в раковину было не особо трудно, то вот ходить по-большому было той ещё проблемой. Особую роль в этом процессе играло то, что из-за стресса и жидкого питания Дин просто гадил кровью, что приходилось убирать самому из раза в раз. Слишком много минусов для комнаты в два квадратных метра. К слову и о пространстве: из-за малой площади комнаты Дин не мог даже толком размяться, отчего постоянно затекал и крутился на своей койке, свешивая ноги, ибо её длины не хватало на его рост.