Оставшийся путь семья проехала в тишине, на фоне слушая старые песни довоенных времён, которые так любил Ода. У него в принципе была мания ко всему, что существовало во времена мезозоя, однако в плане музыки он был куда более чуток. Элвис Пресли и Чак Берри составляли львиную долю всей его музыки. Местами встречался Марти Роббинс, который завоевал сердца многих уже после войны. Иногда проскакивали даже песни "The Ink Spots". И несмотря на то, что любитель старья частенько сетовал на музыку, которую слушал его сын, Ода всё равно иногда позволял себе включить "The Rolling Stones", "Aerosmith" или даже Майкла Джексона, которые уже были не так далеки от современных направленностей. Дин ещё помнил постоянные разборки его родителей касательно музыки, ибо свой вкус он унаследовал напрямую от матери, которая, несмотря на свой милый нрав, натурально угарала по хард-року, металлу и всем вытекающим. Парень же остановился на приемлемом для слуха уровне, не уходя в дебри по типу треш-металла или психодел-рока.
Наконец дорога кончилась. Ода и Дин припарковались на свободном месте и вышли из машины, встречая перед собой поле монументов в выдержанном однообразном стиле. Молча пройдя через небольшие ворота, они стали пересекать узкие тропинки, что были вымощены среди сотен островков, казалось, нагромождённых друг на друга камней. На большинстве из них были надписи на японском кандзи, однако нередко встречались и монументы на других языках. Пара минут блужданий по месту, которое словно было отделено от всего остального мира, вывело их к нужной области, которая совершенно никак не отличалась от других. Точно такой же резной параллелепипед серого цвета, как и все остальные сотни ему подобных. Разнилась только надпись на нём. Написанная на английском языке, она гласила: «Светлая память Иватани Суми. Любите всех так же, как и себя». Перед могильным камнем лежал иссохший букет астр, оставленный здесь около года назад. Ода подошёл ближе, садясь на корточки и руками отряхивая памятник от небольшого слоя грязи. На его лице не было ни печали, ни радости. Лишь сухое смирение, с которым ему приходилось жить. Дин встал рядом, молча наблюдая за тем, как отец бережно смахивал пылинки с камня, словно заботясь о всё ещё живой жене.
– Быстро время пролетело, правда? – тихо спросил Ода. – Полтора года назад я и подумать не мог, чем нам придётся заниматься. А когда ты погибла… Не думаю, что когда-то эта боль пройдёт. Скорее всего, мне придётся жить с ней до последнего вздоха, – его голос задрожал, а на глазах навернулись слёзы, однако слова всё ещё сыпались сами собой. – Мне так тебя не хватает. Я так скучаю по твоему приказному тону и мягким прикосновениям. Нам так… тяжело без тебя, Суми. Невероятно тяжело. Но мы… мы… – с каждой секундой говорить было всё тяжелее, Иватани запинался и заикался из-за нарастающего кома внутри горла, – …отомстили. Отомстили за тебя. Знаю, ты бы не одобрила такое. Сказала бы простить. Но я не смог. Прости меня, пожалуйста. Прости… прости…
Дин не стал ничего говорить. Он просто держал свою руку на отцовском плече, плача вместе с ним. Не было никаких сил сдерживать слёзы. Этот монолог Оды ощущался почти как живой разговор. Казалось, что Суми вот-вот вздохнёт, улыбнётся и скажет, что всё хорошо. Скажет, что не держит зла и мир вновь обретёт свои краски. Скажет, что Ода и Дин – её любимые глупыши.
Но нет. Она не сказала этого ни через минуту, ни через полчаса.
Ничто не могло быть больнее.
***
Прошла неделя. Новостей от СЕК так и не поступило. Дин попытался связаться с парнями по недавно купленному телефону, однако Кента наотрез отказался обсуждать что-либо и попросил больше его не беспокоить, а Элфи вот уже пятый день не читал сообщения. Атсумэ же попросил его пока не трогать и что он сам позвонит, когда придёт в себя. Только Армандо активно интересовался самочувствием своего друга, так что о нём Дин беспокоился меньше всего. С Каэдэ дела обстояли чуть сложнее. Она сказала, что ей нужно немного времени обдумать своё отношение к Иватани, говоря, что скоро навестит его с точным ответом. Парень хотел было побеспокоиться по этому поводу, но он был так измотан, что сил на стресс совершенно не осталось.
В остальном же заняться было особо нечем, так что Иватани со спокойной душой навёрстывал упущенное время с сестрой. Они много общались, немного гуляли и просто хорошо проводили время. Как оказалось, она не так уж и сильно изменилась как человек за эти десять лет. Это всё ещё была та же жизнерадостная девушка с доброй душой. Почти что копия своей матери. Всё, что Дин мог вспомнить из детства касательно Кашиваги, не сильно разнилось с тем, что происходило сейчас. Несмотря на разлуку, она осталась той же заботливой сестрой, которая видела в Дине своего любимого младшего брата, отчего он успел давно отвыкнуть. Было крайне непривычно, что она выражала беспокойство касательно его питания, сна и всему прочему. Иватани из раза в раз повторял, что он уже не маленький и что нет смысла так наседать с подобными вопросами, однако Каги была непреклонна, то ли в шутку, то ли действительно серьёзно поднимая такие темы из раза в раз. Сейчас же они просто валандались дома, смотря какой-то высокобюджетный фильм, который мог похвастаться только лишь своей визуальной составляющей. Сюжет был ни к чёрту, а потому Дин постоянно отвлекался на телефон, листая новости, в которых ничего хорошего не происходило. Из-за недавнего выступления Виктора многие люди решили высказать свои недовольства по поводу нынешней политики в мире, отчего местами стали проводить шествия в знак протеста. Люди требовали вернуть им их языки на законодательном уровне и перестать пускать на территории их стран чужеземцев, в ответ на что правительство пыталось подавлять эти возгласы выгуливанием силовиков, которые без особого фанатизма блокировали улицы народу, при этом стараясь не использовать грубую силу. Людей натурально уговаривали перестать накалять ситуацию, что только злило недовольных, которые за последние дни успели даже ранить одного служивого бедолагу, расколов тому забрало камнем. Как бы это не переросло в масштабное противостояние…