«Стоп. Почему так тянет сыростью?» – Двейн метнулся к входной двери, которая оказалась приоткрытой. «Лакки…» – со стоном пронеслось в его голове, а сердце мгновенно взлетело в галоп.
Парень кинулся на улицу. Светлый щенок должен быть слишком заметным на фоне непролазной грязи. Дождь сделал свою работу, превратив в болото и без того грязные улицы. Его глаза быстро забегали по домам и улице в поисках собаки.
– Лакки, Лакки, ко мне, малыш, – позвал Вей.
Но щенка нигде не было. Парня охватила паника, он метался по улице, не обращая внимания на ливень и непролазную грязь.
– Не его потерял? – Двейн вздрогнул и обернулся на резкий окрик.
Развернувшись, он увидел в десяти шагах от себя мальчишку лет четырнадцати. Чумазый, одетый в лохмотья, он улыбался гнилыми зубами, держа Лакки за холку на вытянутой руке. Щенок радостно взвизгнул и начал вырываться, увидев хозяина. Пацан сильнее сжал руку.
– Отпусти собаку, – спокойно попросил Двейн.
– Ха, ещё чего. Скажешь она твоя? А теперь, будет моя. За него можно выручить неплохой куш…
– Я выкуплю. Что ты хочешь за него? – голос парня дрогнул.
– Да что у тебя есть-то? Строишь из себя, а такой же голодранец, как и мы, – заржал парень.
За его спиной послышался хохот таких же мальчишек-босяков, как и он.
– Есть немного денег, камзол почти новый…
– А часы? – глаза пацана заблестели жадным огнём.
– Часов нет.
– Точно нет? – пацан недоверчиво прищурился, – Ну ладно, тащи сюда свои пожитки, посмотрим, что там у тебя есть.
Двейн развернулся и уже было рванулся в дом, но услышал за спиной:
– Хотя нет, я передумал, оставь их себе.
Парень обернулся и застыл на месте.
– В прошлом году ты знатно накостылял моему папаше. А он, хотя и алкаш последний был и помер от попойки, но как-никак родня. Давай-ка в память о моем папаше, – он задумался, – станешь на колени и попросишь прощения, при всех.
Двейн тяжело задышал и сжал кулаки, приготовившись к броску. Пацан, уловив это движение, попятился и выхватив из кармана какую-то заточенную жестянку, быстро прижал её к горлу собаки, от чего щенок громко взвизгнул и забился в его руках.
– Дёрнешься, и я ему тут же шею перережу, – прищурил злые глазки бродяжка.
Двейн замер. На улице, несмотря на ливень, стали собираться зеваки.
– Хорошо, – Вей громко выдохнул и закрыл глаза, – только отпусти собаку.
Молодого человека била крупная дрожь, а перед глазами всплывали бесконечные картины его драк и унижений из детства… И он медленно опустился на колени, утопая в непролазной грязи.
Пацан, не ожидая такого, выпучил глаза, а потом громко заржал:
– Во дурак. Из-за вонючей псины стал на колени? Похоже, жизнь-то у тебя паршивая, а? Сзади раздался дружный хохот.
Двейн стоял на коленях с закрытыми глазами и молчал, тяжело дыша.
– Ну что молчишь, дурында? Сегодня точно мой день, такое представление, да ещё и даром.
Вей медленно открыл глаза.
– Во глазищи, так и зыркают. Чего пялишься? Понял теперь, что ты такое же дерьмо, как и все мы тут? Ты такой же, как и мы, а ходишь, задрав нос. Раз объявился здесь, значит и жить будешь по нашим законам, – пацан разошёлся, чувствуя, как за спиной его слушает притихшая шайка. И почувствовав свой звёздный час, он заорал, – Нет, на колени – это мало, давай, ползи сюда, попроси, может и отдам тебе этот блохастый мешок, – и с силой тряхнул щенка, от чего тот жалобно заскулил.
Вей дёрнулся, а пацан отступил назад. Парень смотрел ему прямо в глаза, сжимая кулаки, а потом начал медленно подниматься из топкой трясины.
– Вот упёртый, опусти глазищи-то, – пацан, злобно скрипнув зубами, выкрикнул, – Ну тогда смотри, тварь, – и с силой швырнул собаку, ударив о ближайшую стену.
Щенок громко взвизгнул и затих. Двейн зарычал, в два прыжка преодолел расстояние между ними и схватив пацана за шею, поднял его над землёй и начал душить. Губы Двейна побелели, а глаза горели ненавистью. Пацан хрипел, закатив глаза, а Двейн не отпускал свою смертельную хватку. На помощь своему вожаку никто не спешил, бродяжки кинулись в рассыпную. Зеваки тут же потеряли всякий интерес к происходящему, драки были здесь обычным делом, и стоять из-за них под дождём никто не хотел. Вей тряс паршивца в железной хватке, а тот уже начал синеть. И тут, на руке парня кто-то повис. Не устояв на скользкой грязи, он осел вниз, но захват не ослабил. Переведя безумный взгляд, он увидел, что на его руке зачем-то повисла толи девушка, толи девочка. Он ошалело глядел на неё, ничего уже не соображая. А она смотрела на него огромными, полными ужаса голубыми глазищами, и не моргая шептала: