«Она не понимает. Просто не понимает его». Внутри себя он чувствовал твёрдую уверенность в своей правоте, но она не понимала его. Ему сейчас было жизненно необходимо всё ей объяснить. И чтобы она его обязательно поняла, а не смотрела на него, как на маленького обиженного ребёнка. «Это не обида, не каприз и не прихоть. Она не понимает, что он физически не может ничего от него принять. Как же ей всё объяснить»? И тут его прорвало.
— Говоришь, он думал обо мне? А о чём он думал, когда бросил меня одного, толком ещё не умеющего ходить и говорить? А о чём он думал, когда будучи состоятельным человеком, оставил гроши на моё существование, только, чтобы я не умер от голода? Где он был, когда меня пинали, как бездомного щенка, когда я маленьким ребёнком тянулся к чужим людям в поисках ласки и тепла, когда год за годом меня унижали, втаптывали в грязь и буквально физически уничтожали? — Двейн не заметил, как повысил голос, переходя на крик, — За все эти годы он не интересовался, жив я или нет. С чего он вообще взял, что есть кому получать его чёртово наследство, и что я не сдох ещё много лет назад в этом проклятом пансионе? Я сам не знаю, как я выжил там… вопреки всему… — он задохнулся от эмоций.
Эбби смотрела на него полными слёз глазами.
— Все эти годы я не мог понять, чем я ему не угодил? Почему, потеряв мать в младенчестве, я стал не нужен своему отцу? — Двейн тяжело дышал от захлестнувших его чувств, а потом обессилев, тихо выдохнул, — Лучше бы он придушил меня сразу, как только я родился, чем обрёк на годы унижений, издевательств и дикого одиночества…
— Может у него были на это какие-то причины? — робко спросила Эбби.
Двейн простонал:
— Эбби, умоляю, не ищи оправдания, там, где их нет. Ты, что не понимаешь, что он просто искупал свои грехи, находясь у последней черты. Откупаясь от меня своими деньгами и поместьями, он успокаивал муки своей совести. Если она конечно у него была, — Двейн неожиданно стукнул кулаком по столу, от чего девушка вздрогнула и закрыла глаза.
— Даже сейчас, пытаясь загладить свою вину, — он с остервенением потряс конверт, — он не оставил мне ни строчки, не попросил прощения… ненавижу… — он сжал кулаки.
— Может, он не знал, что тебе сказать? — еле слышно прошептала Эбби.
— Может ты и права… А я, напротив, многое мог бы ему сказать. Например, рассказать, как это умирать в одиночестве, теряя сознание и горя в лихорадке, когда даже некого попросить о помощи. Когда ты никому не нужен, — он захлебнулся от эмоций и воспоминаний и еле слышно выдохнул, — Как страшно умирать в одиночестве… — плечи его поникли, а из глаз потекли слёзы. Смутившись и стесняясь своих чувств и слабости, на непослушных ногах он прошёл через комнату и упал на кровать. Всё это время плачущая Эбби подняла глаза и бросилась к нему, опустившись у его изголовья на колени. Она стала целовать его, утешать и жалеть, глядя по спине, плечам, голове:
— Мой бедный любимый мальчик. Сколько же боли они тебе причинили? Сколько боли? Все эти годы они травили и убивали твою душу, но ведь ты всё выдержал и не сломался. Любимый, теперь я с тобой, мы вместе, мы выдержим всё, мы всё переживём, — она утешала его и шептала на ухо слова любви, пока он не затих и не отключился.
Спустя время Двейн открыл глаза и огляделся. Эбби сидела за столом, уронив голову на руки. Голова раскалывалась, а во рту дико пересохло. На тяжёлых ногах он прошёл через комнату и залпом выпил стакан воды, а потом взял стул и молча сел напротив девушки. Как будто, почувствовав на себе его взгляд, она зашевелилась, подняла голову и встретившись с ним взглядом вздрогнула.
— Ты проснулся? — она нежно коснулась его лица.
— Прости, — хрипло ответил он, — Я не имел права всё это на тебя вываливать, прости… мне так стыдно…
— Ну что ты, — она снова нежно коснулась его лица, — Ты имеешь полное право. Столько лет держать всю эту боль в себе. Спасибо, что доверился мне, и… — она замялась.
— Говори, не бойся, — откликнулся он.
Она опустила глаза.
— Пока ты спал, я всё думала. И вопрос о наследстве решать только тебе, но я считаю, что ты имеешь полное право на всё это, знать откуда ты родом, владеть своим родовым поместьем… даже, ни смотря на то, что твой отец был негодяем.
Двейн молчал. Эбби вздохнула и продолжила:
— Ты имеешь на это полное моральное право, и твои, — она замялась, — наши будущие дети тоже должны иметь на это право, — она сама испугалась того, что сейчас сказала.
— Эбби, это запрещенный приём, — грустно ответил Вей.
Он взял её руки в свои, а она наконец посмотрела на него.
— Ну поверь ты мне, нам ничего этого не нужно. Пусть все оставят нас в покое. Я смогу, всё сделаю, но заработаю сам, я обеспечу нас. Я обещаю тебе…
— Вей, это тоже запрещённый приём. Ты думаешь я сейчас о деньгах?
Двейн вздохнул.
— Ненависть и страх по-прежнему отравляют твою душу, не давая вздохнуть свободно. Пойми, пока ты не отпустишь всё это, не простишь их всех, ты не сможешь жить спокойно и счастливо.
— Мне никто не нужен кроме тебя.
— Уже сейчас ты боишься отпускать меня одну. Ты же сам понимаешь, что мы не сможем всё время жить в четырёх стенах. Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, но жить в вечном страхе, всё время ожидая чего-то плохого, не смогу.
— Меня восхищает твоя способность видеть в людях только хорошее, то, что ты такая искренняя и открытая. Я никогда раньше не встречал таких людей, как ты, — он нежно погладил её по щеке, — но мир за стенами этого дома совсем не сказка, где всё просто и понятно.
— Я вовсе не восторженная дурочка, — она преданно смотрела ему в глаза, — Но теперь мы есть друг у друга. И я верю, что мы встретились не просто так. Я верю в нашу любовь. Верю, что, отпустив наше прошлое, нет, не забыв, а именно простив их всех и отпустив все обиды, мы с тобой сможем начать новую жизнь, не боясь и не прячась.
— Вот именно такую я безумно тебя люблю и просто схожу по тебе с ума. И именно такую я так отчаянно хочу защитить. Я не могу изменить весь мир, но здесь в нашем собственном маленьком мирке я смогу уберечь тебя и защитить нас обоих. Есть ты и я, и нам больше никто не нужен, — уговаривал он её.
— Ну ты же понимаешь, что «призраки» прошлого рано или поздно будут возникать в нашей жизни. Сегодня уже появился один из них, всколыхнув в твоей душе ненависть и злобу. «Такого» сегодня я испугалась тебя. Как ты не понимаешь, что эта ненависть, обида и боль выжигают твою душу, не давая успокоиться и начать новую жизнь?
Двейн отпустил её руку.
— Но только так я смогу защитить нас, только постоянно будучи на чеку, я смогу предотвратить и отвести беду, — теряя надежду сказал он.
Зная, что сейчас сильно обидит его, Эбби вся сжалась, но всё-таки тихо выдохнула, не смея поднять на него глаза:
— Закроешь меня в четырёх стенах, как Лакки? И чем всё это закончилось?
Несколько секунд Двейн ошарашенно смотрел на неё, а потом медленно встал и молча отошёл в сторону.
— Пойми, я не смогу так, вечно боясь и оглядываясь. Ты сам погрязнешь в своих боли и страхах и утянешь меня за собой… Я буду рядом, я помогу и поддержу. Я буду твоей силой. Я решу все свои вопросы с тёткой, и мы снова сможем спокойно выходить на улицу. Я откуплюсь от неё домом, и мы сможем спокойно жить.
Двейна душила обида.
— Маленькая, глупая девчонка, — прошептал он, закрыв глаза.
— Ну доверься мне. Поверь. Я знаю, как тебе трудно кому-то довериться, но наша любовь даст нам силы открыто идти по жизни, не прячась и ненавидя людей, — она подошла к нему и попыталась взять его за руку, но он отстранился и снова отошёл.
— Да, возможно, я озлобленный дурак, боящийся каждого шороха, замкнувшийся в своём собственном мире. Да я ненавижу их всех, и эта ненависть даёт мне силы защищать себя, свой дом, свою семью, — он запнулся, — моя собачья жизнь научила меня этому, приучив рассчитывать только на себя. Почему я должен прощать подонков и уродов? Только огрызаясь и давая отпор, можно выжить в это твоём «идеальном» мире.
— Но ты не сможешь бороться со всем миром, рано или поздно ты всё равно проиграешь.