Николай раскраснелся: ему было стыдно. Вся команда воззрилась на него с удивлением и легкой насмешкой, будто бы Коля был шутом. И на какой-то миг он ощутил себя не в своей тарелке, словно вернулся на пятнадцать лет назад, когда отец впервые привел его лед. Он старался не смотреть им в глаза и, достигнув равновесия, молча подъехал к Леше. Опустился на правое колено и перевел взор на Сергея Петровича.
— Итак, впереди очень важный матч. Соперники настроены решительно, поэтому прошу от вас максимальной концентрации на тренировочном процессе, — говорил тренер.
— Рад тебя видеть живым и здоровым, — прошептал Миронов. Широкая улыбка застыла на его лице.
— Взаимно, — поглядывая на тренера, ответил Коля. Он смолк, заметив, как хмурится взгляд Сергея Петровича.
— Отставить все разговоры! — буркнул Звягинцев. — Начинаем с разминки.
Звук тренерского свистка заставил «Лисов» подняться с колен и разомкнуть круг. Один за одним по направлению часовой стрелки они закружили по льду. Для команды эта была ничего не значащая разминка, простая обыденность. Но Коля каждое движение ощущал по-другому. Утвердившись на коньках, он скользил по льду так, как никто другой: плавно наращивая темп, словно растягивая удовольствие. От скрежета собственных коньков его накрыло состояние полного умиротворения. Он снова в строю. Он дома.
Кружа по площадке, они разминали кисти и руки, поочередно меняя положение клюшки: забрасывали ее то вперед, то назад, чуть прогибаясь; делали повороты корпусом. К каждому разминочному действию Коля подходил с энтузиазмом, словно оказался на льду впервые. Хотя так и было: в силу долгого отсутствия ему казалось, будто бы он растерял технику. Наверстать упущенное хотелось быстрее.
Когда с разминкой было покончено, «Лисы» приступили к дриблингу. Контроль шайбы с переносом веса с одной ноги на другую дался Коле на ура, как и последующие упражнения. Все это время его внимание было приковано исключительно к тренировочному процессу. Но стоило звонкому голосу Ани раздаться на площадке, как Николай потерял предельную концентрацию и застыл в состоянии анабиоза. Он словно погрузился в вакуум, и слова тренера не долетали до его ушей. Он будто бы слушал, но не слышал. Просто смотрел на трибуны, где сидела Аня и всячески избегала зрительного контакта. А если и случалось так, что их взгляды встречались, то Костенко выглядела холодной и суровой.
Из ступорного состояния Николая вывел толчок в плечо: Леша пытался вернуть его мысли и его самого сюда, на тренировку. Коля резко отвел от Ани взор и сглотнул от волнения.
— Отрабатываем броски. Миронов — в левой рамке, Любимов — в правой, — приказал Звягинцев и просвистел.
Николай хотел поехать в левую часть площадки, чтобы тренировать броски с Лешей, ведь обычно они так и делали. Однако Сергей Петрович остановил его за крагу и сказал:
— Надо загрузить Федю. Хочу заявить его основным вратарем на следующий матч. Да и ты научишься новому. Леша знает все твои броски.
Коля молча принял к сведению тот факт, что сегодня придется работать один на один с Федей. В связке «вратарь — нападающий» они взаимодействовали мало, поэтому Николай воспринял это как новый опыт. Миронов действительно отлично знал все угловые броски Литвинова, и порой Коля скучал, когда не мог пробить вратарскую броню. С Любимовым он предвкушал что-то новое, и огонек зажегся в его голубых глазах.
В надежде на спокойную работу Николай перекатился в правую часть площадки и приготовился к броску. Но Федя будто бы сорвался с цепи: даже через вратарский шлем Коля заметил его недобрый взгляд. Вратарь то и дело отражал броски с такой силой, что Литвинову пришлось несладко: он бегал на полной скорости. В хоккее это привычное дело, особенно если ты нападающий. Но отсутствие физических нагрузок дало о себе знать. Николай чувствовал себя изнуренным и слегка побитым. Дышал прерывисто, будто бы в легких не хватало воздуха. Он сознавал, что пощады не будет, и просто выполнял упражнение.
Когда упражнение закончилось, команда снова собралась вокруг Звягинцева.
— Так, неплохо. Следующее, что мы будем делать…
Но закончить мысль тренер не успел. Костенко, спустившаяся с трибун, позвала его к себе. С минуту они о чем-то перешептывались, а затем он уже громким голосом добавил:
— Конечно, с Литвиновым можете остаться в моем кабинете и отшлифовать статью.
Звягинцев обескуражил Аню, и она поджала подсохшие губы. Бросив растерянный взор сначала на Колю, а затем на Федю, Костенко произнесла:
— Нет-нет. Я закончу статью с Петей. Мы начинали с ним работать, пока он исполнял обязанности капитана. Так будет быстрее, чем посвящать кого-то в эти дела.
Кого-то.
Казалось бы, простое неопределенное местоимение. Но оно так задело Николая, как и мысль о том, что Аня будет один на один с Петей. От злобы Коля прикусил щеку и громко стукнул клюшкой по льду. Он не хотел дальше слушать, что еще Аня будет делать с Петей, и стал нарезать круги в средней зоне, крепко вцепившись в рукоять клюшки. Контролировать эмоции стало сложнее, как и не смешивать личное и лед. Коля понимал, что с Ильиным придется взаимодействовать в пятерке, но не был уверен в том, что сможет не держать на него обиду. Ведь Аня нравилась Пете так же сильно, как и ему самому. Только вот теперь у Коли не было шансов на отношения, а Ильин сорвал куш.
По окончании тренировки Николай выловил в коридоре Федю, который неспешно направлялся в раздевалку, сняв вратарскую ловушку с руки. Он подхватил Любимова под локоть, заставив того остановиться и обернуться. Федя скорчил угрюмую гримасу и смерил Николая недружелюбным взглядом.
— Что с тобой? — спросил Коля. — На тренировке ты будто бы с цепи сорвался. Отражал шайбы так, что мне пришлось бегать по всей площадке.
— Ты заслужил пытки и похлеще той, что я тебе устроил, — буркнул Федя.
Николай замялся. Он переминался с конька на конек пару секунд, постукивая крагами. Он не привык к столь нерешительному себе, но ничего не мог с собой поделать: бойкий настрой был не применим к положению, в котором он оказался.
— Я… — осекся Николай.
— Не притворяйся, что не понимаешь, в чем дело, — промолвил Федя, ни разу не смягчив тон.
Коля оперся локтем на рукоять клюшки и устремил взор в пол. Он сознавал, в чем было дело. Каждый раз, когда на тренировке Николай заглядывался на Аню, сидящую на трибунах, Федя пронзал его молниеносным взглядом. Значит, тот в курсе произошедшего.
— Если это из-за… — не успел закончить мысль Коля.
— Именно из-за нее, — перебил Федя и прижал Литвинова к стене. Он бы с удовольствием схватил Колю за ворот джерси, но руки были заняты экипировкой. — Я говорил тебе не приближаться к ней? Говорил, что ты не умеешь любить?
— Да, но…
— Все, к чему ты прикасаешься, погибает, Литвинов, — Федя прибавил силы и укрепил нажим на грудную клетку Николая. — Ты разбил ей сердце, идиот! Аня по-настоящему влюбилась в тебя. А ты, черствый засранец, оскорбил ее чувства.
— У меня обстоятельства, — оправдывался Коля.
— У всех обстоятельства. Но другие как-то же находят компромисс и балансируют между этими обстоятельствами. Но ты позволил себе растоптать ее.
— Мне жаль, что так вышло. Я действительно не хотел этого. Если бы в тот момент у меня был другой выход, я бы поступил иначе. Аня нравится мне, правда.
— Оставь теперь эти слова при себе и не пудри ей мозги, ладно? — Федя отпрянул от Литвинова. — Не подходи к ней ни на шаг, особенно с вопросами о Морозове.
Николай встряхнул плечами и удивился, когда последние слова, вылетевшие из уст Любимова, долетели до его ушей. Светлые брови взлетели вверх. В голубых глазах застыло ошеломление. Не думал он, что Аня поведала Феде подробности их последней встречи, словно позабыл, что Любимов ей ближе всех.
— Ха, — усмехнулся Федя, — удивился, что я знаю и об этом? Аня — моя лучшая подруга. Она мне как сестра. А у братьев и сестер секретов нет.
Как же. Аня обладала той чертой, которой почти не было у Николая: доверие людям. Она всегда была так открыта к окружающим и никогда не видела среди них врагов. Всякий раз улыбалась, легко заводила разговор даже в те моменты, которые многие посчитали бы неподходящими. Аня делилась многим даже с ним самим, но Николай ни разу не распахнул перед ней душу. Он не выдал ей ничего ни про мать, ни про отца. И сейчас, стоя перед Федей, который пыхтел, словно разъяренный бык, перед которым помахали красным платком, Коля ощутил острую необходимость быть честной по отношению к Ане.