Криспин перегнулся через стол и ударил меня в скулу, довольно небрежно, но достаточно сильно, так что я едва удержал равновесие. Черт возьми, у этого человека еще оставалась былая сноровка.
Я облизал языком расшатавшийся зуб, смягчая боль и надеясь, что не потеряю его.
— Пошел ты. Я ведь тебе ничего не должен.
— Я потратил сорок пять минут на то, чтобы убедить капитана не отдавать тебя в руки Особого отдела. Если бы не я, сейчас тебя уже расчленяли бы скальпелем. — Неловкая ухмылка закралась ему на лицо. По природе своей Криспин не находил удовольствия в чужих несчастьях. — Знаешь, как жаждут эти животные вернуть тебя под свою опеку?
«Просто мечтают об этом», — вообразил я. Некоторое время перед уходом с агентской службы я работал в Особом отделе — подразделении для решения задач, лежащих за пределами обычной правовой практики. Выходное пособие для его служащих обычно состоит из насильственной смерти и безымянной могилы, так что избежание сей несчастливой доли означало нечто большее, чем простое везение, на которое здравомыслящий человек не может рассчитывать дважды. Я был в долгу перед Криспином за свое спасение, и даже моего сверхразвитого чувства неблагодарности было недостаточно, чтобы отрицать это.
Вытащив из-под плаща листок бумаги, Криспин перекинул его мне через стол.
— Твои показания. Запрещенные товары, найденные на месте преступления, предположительно принадлежат убитому Чжану Цзу и будут уничтожены в соответствии с законом.
Все верно. Похоже, нашли мою сумку. Теперь я должен был Криспину и за это. Дури на десять золотых хватило бы, чтобы упечь меня на пять лет в трудовой лагерь, а это на целых три года больше обычного срока, который протягивают там заключенные.
— Поставь свою подпись внизу, — велел Криспин.
Я немного помедлил, растирая запястья, чтобы восстановить кровообращение.
— Рад, что дело завершено, правосудие свершилось, справедливость торжествует и все такое.
— Я не в большем восторге, чем ты. Если бы все зависело от меня, мы бы перевернули дом киренца вверх дном и приложили бы все силы, чтобы исследовать твою историю. Это… — Он горько покачал головой, и я вновь увидел в нем того юношу, которого повстречал десять лет назад, когда он представлял свою службу Короне высоким служением и надеялся на то, что всякое живущее на свете зло можно победить крепкой рукой добродетельного человека. — Это не правосудие.
Несмотря на крепость ума и физическую сноровку, по прошествии времени Криспин не слишком преуспел на службе. Его фантазии о том, какой она должна быть, ослепили его, мешая разглядеть ее истинное лицо, и, как следствие, он так и не поднялся выше среднего ранга, хотя и принадлежал к одному из старейших родов Ригуса и служил Короне верой и правдой. Правосудие? Я едва удержался от смеха. Агент не вершит правосудие, он поддерживает порядок.
Правосудие — ради Заблудшего, что ответить на это?
У меня не было сил читать ему очередную лекцию по гражданскому праву, да и спор этот был давнишний. Проведя детство среди гобеленов с изображением своих предков, ведущих неравную битву с врагами, он научился произносить слова, которые ничего не значат. Я размашисто написал свое имя на документе.
— Киренец получил свое, об остальном судить Перворожденному. На данный момент меня больше заботит другое. Что будет, когда вернется та тварь, которая убила киренца?
— На твоем месте я бы молился о том, чтобы она не вернулась, поскольку с этого момента ты единственное звено. Пока она не вернется, никто о тебе даже не вспомнит. Но если вдруг она начнет показываться снова, то Особый отдел подыщет тебе теплое местечко в подземелье, и я уже ничем не смогу помочь.
Трудно было представить более приятную ноту для завершения разговора.
— Что ж, до начала тех прекраснейших дней, — сказал я, кивнув на прощание.
Криспин никак не ответил на мой жест и, опустив глаза, бесцельно уставился в центр стола.
Я покидал Черный дом со всей быстротой, на которую был способен, надеясь избежать прилива воспоминаний и грубого выражения недовольства моим нынешним поприщем бывшими товарищами по службе. Во втором я преуспел больше, чем в первом, и к тому времени, когда выскочил на городские улицы, мое настроение приближалось к полному отчаянию. Я шел к дому, сожалея о том, что не имею при себе заначки и не могу успокоить нервы.
10
По возвращении в трактир я выпил бутыль эля и проспал почти полтора дня, поднявшись с постели лишь раз, чтобы перехватить тарелку яичницы и вкратце поведать Адольфусу о своем приключении. О том, что именно произошло с киренцем, я рассказывал довольно туманно. Чем меньше народу знает, тем лучше для всех. Разумеется, мой рассказ создал у Адольфуса должное впечатление.