Когда мы прибыли с ним в расположение госпиталя, то увидели перед собой цыганский табор, в беспорядке стояли автомашины, на земле валялось медицинское имущество, но было развернуто несколько санитарных палаток, и, главное, для нас, голодных, — под полными парами стояли две полевые кухни, откуда шли вкусные запахи. Магидсон представил нас начальнику госпиталя, военврачу 1 ранга Рутковскому. Зачислили нас на должности медсестер. Мы обрадовались такому назначению — наступила хоть какая-то определенность в нашей судьбе. Наконец мы прибились к берегу. Шел 20-й день войны… Госпиталь начал передислокацию в Вязьму. На нашем пути оказалась ставшая впоследствии знаменитой Соловьевская переправа. Кто на ней побывал, тот уже никогда не забудет, что там происходило. Территория, прилегающая к переправе, была под завязку забита людьми и техникой. Все в напряжении ждали, пока саперы восстановят настил моста. На рассвете несколько эскадрилий «Юнкерсов» и «Хейнкелей» одна за другой начали бомбить этот район и мост. Переправа не имела зенитного прикрытия, а о нашей авиации тогда и речи не было. Весь этот кошмар, с небольшими перерывами, длился несколько часов подряд. Трудно сказать, сколько здесь было потерь.
В этом месте, где, казалось, яблоку негде упасть, образовалась одна сплошная гигантская мишень, промахнуться невозможно было, но, как ни странно, в личном составе госпиталя потери были небольшие. Уходя от этого кошмара, я, Семен и еще несколько госпитальных работников, вместе с толпой кинулись врассыпную от переправы, и выше по течению реки мы обнаружили захудалый мостик, и где по нему, а где и по горло в воде, перебрались на противоположный берег…
Основная группа госпиталя в итоге все же смогла переправиться через реку, и, подобрав разбредшихся сотрудников, направилась к Дорогобужу. Затем продолжили путь на Вязьму, в которой уже были размещены несколько работавших ППГ (полевых передвижных госпиталей) и ЭГ (эвакогоспиталей).
Наш госпиталь сразу включился в работу и через короткое время был заполнен.
Часть раненых было решено отправить автоколонной в Можайск, и меня, и еще несколько человек, отправили сопровождать эту колонну с ранеными. Но в Можайске раненых у нас не приняли, я как старший колонны просто устал препираться с местными эвакуаторами, и нам приказали следовать дальше в Москву, в Лефортово, где находился ГВГ КА (Главный военный госпиталь). Мы поменяли раненым повязки, всех напоили и накормили и взяли курс на Москву, по дороге нас несколько раз останавливали на КПП, и только ночью мы добрались до столицы. Это было 20 июля 1941 года, мы стали свидетелями первого ночного налета на Москву… По возвращении начальник госпиталя Рутковский объявил о полученном приказе на передислокацию госпиталя в Красноуфимск. Мы с Семеном пошли к начальнику и к комиссару госпиталя и попросили направить нас в какую-либо часть, на передовую, на что военврач 1 ранга Рутковский резонно заметил: «На вашу долю войны еще хватит, она не завтра кончится, еще навоюетесь». Как в воду смотрел… Госпиталь погрузился в эшелон, и мы поехали в глубь страны. Прибыли на место дней через десять и стали разгружаться.
Для госпиталя было отведено здание, то ли школы, то ли какого-то учреждения.
Но нам не довелось здесь работать. Где-то в середине августа нас вызвал начальник и сказал, что мы, как студенты мединститута, должны быть откомандированы в Свердловский медицинский институт для завершения своего образования, и добавил, что это постановление правительства, и отменить его никто не может. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ. Мы попрощались с товарищами по госпиталю и отправились в Свердловск, навстречу нашей новой-старой студенческой жизни.
В Свердловске после долгих расспросов нашли главный корпус мединститута и увидели толпу парней и девушек, среди которых выделялись некоторые в военной форме.
Мы с Семеном тоже были в военной форме, в петлицах по три кубика — звание старшего военфельдшера (но кто, когда и каким номерным приказом присвоил нам это звание? — мы так и не знали, просто в 432-м госпитале при зачислении нас в состав Рутковский приказал, чтобы мы теперь носили по три кубика). В ректорате института рассмотрели наши документы и зачислили нас студентами 4-го курса.