Ночью в штаб полка по рации сообщили, что в районе Никитского ботанического сада танк командира полка наскочил на мину, есть раненые, и нужна срочная помощь.
В мою машину срочно слили весь оставшийся бензин с других машин, и я, взяв все необходимое, направился в район, где подорвался танк комполка. Нашел дом у дороги, в одной из комнат лежали наши погибшие, в другой раненые танкисты и танкодесантники. По рассказам раненых, отряд вышел на дорогу, которая была перегорожена завалом из бревен и камней, и между ними был оставлен единственный створ, под который немцы заложили фугас большой мощности. Вместе с комполка погибло еще несколько человек. Позже сюда прибыл весь штаб полка, начштаба и замполит связались с командованием корпуса и получили указание, похоронить всех погибших со всеми воинскими почестями в Ялте. За всю войну на моих глазах это были первые похороны с полным воинским ритуалом… Раненых в ту ночь, после обработки, мы отправили в Алушту, где уже развернулся какой-то ППГ. В Ялту мы зашли 15 апреля, задержались в ней на два дня, которые я прожил в Доме-музее А.П. Чехова, сам того не зная, а потом мы продолжили движение к Байдарским воротам и вскоре оказались на подступах к Севастополю. Первый штурм Сапун-горы был предпринят в самом конце апреля, наш полк в нем не участвовал, в атаку пошли только штрафники без танковой поддержки.
Во время второго, майского штурма Сапун-горы в битве за эту гору участвовала одна или две (не помню) роты из нашего полка. Третья рота в этот день вела наступательный бой в районе колхоза «Большевик». Мне пришлось оказывать помощь прямо на поле боя, на своем бронетранспортере (а иногда и на танковом тягаче), используя естественные складки рельефа, мы подъезжали как можно ближе к подбитым танкам, останавливали свой санитарный БТР вплотную к ним, прикрываясь танками, как щитом.
Также мне довелось оказывать медицинскую хирургическую помощь в районе сосредоточения раненых, которых чаще всего собирали возле РТО (рота технического обеспечения). Что происходило на самой Сапун-горе, рассказать невозможно, да и Севастопольская диорама дает только частичное представление о том, что творилось в этот день. Это была жесточайшая схватка, резня. 9 мая 1944 года многострадальный Севастополь был взят. Когда наш полк вышел к Херсонесу, то в строю оставалась только треть танков. Повсюду валялась разбитая авиацией немецкая техника, горы трупов и брошенной амуниции. Было очень много пленных, но для нас это уже стало привычной картиной, и каких-то новых эмоций она не вызывала.
— Что ожидало 224-й ОТП после штурма Севастополя?
— Наш полк после штурма города сосредоточился в Нижнем Чоргуне и после короткого отдыха и ремонта техники был направлен в населенный пункт Эски-Орда, теперь он, кажется, называется Мирное, это рядом с Симферополем.
Марш из Нижнего Чоргуна полк совершал своим ходом, мы увидели степную часть Крыма, совершенно отличавшуюся от крымского Южного берега. Прошли через Бахчисарай. В ханском дворце разместился один из эвакогоспиталей, и, что смешно, женское венерическое отделение было развернуто в помещении, где когда-то находился ханский гарем. В Эски-Орда офицеры жили в домах у местного населения.
Однажды новый командир полка, подполковник Эберзинь, собрал всех офицеров на совещание и строго секретно сообщил, что в следующую ночь будет произведено массовое выселение крымских татар со всего полуострова, в наказание за сотрудничество с немецкими оккупантами. Нашему полку приказано собрать все колесные машины, подготовить их и сосредоточить на одной из окраин, и сделать все это так, чтобы не вызвать никаких подозрений у местных жителей. Кроме того, комполка приказал офицерам ни в коем случае не вмешиваться в происходящее. Личный состав полка в акции не участвовал. Вслух никто не проронил ни слова, но когда мы вышли из штаба полка, то многие офицеры в очень доверительной форме, между своими друзьями, делились недоумением — как можно по национальному признаку применять санкции к целому народу. Выселение было проведено за одну ночь, и описать, как оно происходило, простыми словами очень трудно… Утром я на машине проехал по Эски-Орда и по нескольким ближним селам. Картина была жуткой, населенные пункты были почти пустыми, по улицам бегали обезумевшие собаки, которые за ночь устали лаять, и сейчас только жалобно скулили и выли. В хлевах стояли брошенные коровы и лошади, в пустых домах на полу были разбросаны домашняя утварь и вещи, все это валялось в беспорядке. Как будто Мамай прошел… В селах оставались редкие жители, которые не принадлежали к национальным группам, предназначенным к выселению. Было грустно и тяжело все это видеть… Полк продолжал дислоцироваться под Симферополем, ожидая приказа на отправку на фронт. Работы в те дни у меня было немного, больных отправлял в симферопольский госпиталь № 376, в котором я сам лежал в марте сорок четвертого и знал там многих врачей. Иногда я, по старой памяти, заходил к начальнику отделения госпиталя майору Лиманскому, у которого лечился.