– Хуже. Санитарочку укусила. Совсем у нее с головой беда. Все хуже и хуже. Хорошо, инсульт не на всех так действует.
Стараюсь не засмеяться, потому что проблемы с головой у моей матери начались явно задолго до инсульта. Она была психически нестабильна всю жизнь. Никак иначе я не могу объяснить ее ко мне отношение. Мать была глубоко несчастной. И делала несчастными всех вокруг. Не сомневаюсь, что именно поэтому мой отец сбежал, не дождавшись родов. Удивительно, что я сама еще никуда не сбежала. Вон, даже реабилитацию ей оплачиваю, на которую уходит львиная доля моих доходов. Взвалила на себя крест и тащу.
– Вы ей успокоительное вкололи?
– Ага. Слава богу, спит.
– А о чем Юлий Борисыч хотел со мной поговорить, не в курсе?
Олечка отводит глаза и врет, что не знает. Я напрягаюсь. Понятия не имею, как быть, если мать выставят и отсюда. Одно знаю точно – с ней жить я не буду.
Интуиция меня не подводит. Юлий Борисович явно вознамерился соскочить.
– Вы поймите, это реабилитационный центр. А у вас – безнадежная ситуация.
– Что же мне делать?
– Забирайте домой. А лучше подыщите какой-нибудь хоспис.
– Домой я не могу. У меня работа. А хосписы переполнены – я узнавала. Юлий Борисович, миленький, я вас очень прошу! Пусть она у вас еще немного побудет. Ну, некуда мне ее! Сделайте какую-нибудь наценку за вредность, я не знаю. Что угодно, но не домой.
– У нас в столовой ремонт бы не мешало сделать…
– Понятно! – быстро киваю я.
– Вы же в строительной фирме работаете, если я ничего не путаю?
– В строительной. Да.
Еще бы он попутал. Полгода назад ровно под таким же предлогом я была вынуждена отремонтировать уличный павильон.
Сижу, прикидывая, как бы мне все обтяпать. Заказов у нас на фирме – тьма. Людей не хватает. Приходится брать на субподряд. Так что есть у меня на примете пара бригад. А тут и одной хватит. Ухожу, пообещав Семенову все в лучшем виде сделать. Сажусь в остывшую машину. Меня до сих пор немного трясет. Как представлю, что буду вынуждена терпеть мать дома – так кровь стынет. Может, я и плохая дочь, но и от нее я не видела ничего хорошего. Что посеешь, то и пожнешь. Я превозмогаю себя, даже просто наведываясь к матери раз в неделю.
Бесконечный какой-то день. Вернувшись домой, принимаю душ и заваливаюсь в кровать. Мне уютно и хорошо в моей квартирке. Засыпаю быстро. А просыпаюсь от того, что кто-то весьма настойчиво ломится в дверь. Испуганно подбегаю к глазку. На пороге дует пузыри из жвачки моя соседка.
– Насть? Привет. Что-то случилось?
– Здрасте! Ты что, забыла? Я ж тебе разбор гардероба обещала. Чего стоишь? Дай пройти.
Послушно отодвигаюсь.
– Я забыла совсем, да. Может, ну его?
– Ты что? Не хочу остаться в долгу. Я без тебя со всеми этими налоговыми вычетами в жизни бы не разобралась. А так, считай, денежки на кармане.
– Да пустяки. Дел на полчаса.
– Судя по одежде, которую я на тебе видела, мы тоже быстро управимся. Сожжем ее, и все дела. Когда там Масленица?
– А что? – удивляюсь я такой резкой смене темы.
– Зачетный выйдет костер.
Настя мнит себя стилистом. Ну не знаю. Сама она одевается так, что я не очень стала бы доверять ее вкусу.
– Нормальные у меня вещи, – обижаюсь, – дорогие!
– Посмотрим, – угрожает Настя. – Ставь чайник. Я не успела даже кофе выпить. Не знаешь, какого хрена я тебе на такую рань назначила?
– Так, может, ну его? – опять предлагаю я. – Ходила же я как-то в своем.
– В том-то и дело, что как-то. – Настя закатывает глаза и весьма бесцеремонно заваливается в мою спальню. Распахивает дверцы шкафа. Вываливает на кровать содержимое, не потрудившись снять его с вешалок. Оживляется у ящика с бельем. Надеюсь, я не покраснела. Не пристало такой взрослой тетеньке, как я, стесняться писюхи двадцати лет от роду.
– А ты, Нинок, не безнадежна!
– Спасибо, – закатываю глаза. – Пойду, хоть умоюсь.
– И кофе сварить не забудь! Голова ни черта не соображает. А тут такая нелегкая, блин, работа.
– … из болота тащить бегемота.
– Что ты сказала?
– Это не я. Это Чуковский, – кричу уже из ванной.
– Мужик твой, что ли? Ну и фамилия.
На языке крутится «Что за молодежь пошла?! Чуковского не знают!». Посмеиваясь над своими старушечьими закидонами, выдавливаю пасту на электрическую щетку. Интересно, что дальше? Стану в церковь ходить? Разведу на окне рассаду?
Полощу рот, умываюсь. Из зеркала на меня смотрит зеленоглазая длинноволосая женщина. Если мне что-то в себе и нравится, то это глаза и волосы с легкой рыжинкой. И то, и другое, кстати, досталось мне не от матери. От той у меня только комплексы. Снимаю бесформенную ночную сорочку. Надеваю миленький домашний костюм. Варю кофе и возвращаюсь в спальню с двумя полными чашками.