По утрам натягивал на себя ватные брюки. На тельняшку накидывал телогрейку. Запоясывался флотским армейским ремнём с якорем и звездой с серпом и молотом. Он когда-то служил на Тихоокеанском флоте и сохранил ремень этот как память о службе. И надевал валенки. С галошами. На голове – ушанка с развязанными ушами. Так и ходил Василий по озеру. Вдоль берега да по лесу. Промочит ноги – тут тебе вторая пара валенок всегда у костра стоит под аккуратно сколоченным своими руками навесом из прутьев орешника. Переобуется – и снова хорошо и тепло ему. А эти мокрые посушит у костерка, воткнув в землю пару кольев и повесив на них свою походную обувку. Закурит. Достанет из кармана пачку «Беломора», надорванную четырёхугольничком в уголке, вытряхнет, стукнув пачкой, папиросину, сожмёт зубами и рукой, поднесёт огня из костерка, займётся дымком папироска, затихнет старик, точно забудется. Замрёт. Только дымки от костерка да папироски стелются от стоянки к озеру. Сегодня озеро их к себе в гости тянет.
Любил Василий папиросы. Мужики ему привозили сигареты, но к ним он так и не привык: девкам только сосать, тянешь-тянешь – толку никакого.
Звали его все меж собой Партизаном. Партизан и есть. Одна седая борода чего стоила. Через неё у него однажды и конфуз вышел. Приехала как-то на озеро лет семь тому назад рыбацкая компания. Зашли к Василию. Выпили. Посидели. Приметилась ему среди них одна женщина, как потом оказалось – старшая сестра одного из рыбаков, Анатолия Груздева. Татьяна – женщина статная, плотная, с высокой грудью и приятной улыбкой. Она приехала на озеро грибков подсобрать. Василий поводил по приметным местам. Грибов тогда набрали как положено – только-только унести, в основном белые и подосиновики попадались, подберёзовики даже и брать не стали. Так вот, когда возвращались, Татьяна эта ему и говорит:
– Василий, вы такой мужчина своеобразный, у вас такие выразительные глаза. Что же вы такой седой? Жизнь потрепала?
Он ничего ей тогда не ответил, но был задет за живое. Седым он ходил лет с сорока. И не обращал на это никакого внимания. А тут – дама взяла да сделала ему замечание. И что он завёлся? Когда в следующий раз поехал в райцентр, зашёл в «бытовую химию». Попросил мужскую краску для волос. Продавщица ему сказала – цвет самый модный, молодильный. Лет на двадцать молодит. Потом была парикмахерская, в которой брезгливая парикмахерша подровняла ему волосы и бороду. Краситься решил сам, по инструкции, чтоб деньги лишние не тратить. Приехал на озеро. И всё, как прописано, сделал.
Озеро хохотало долго. Лет пять вспоминали этот случай. Когда Татьяна приехала ещё раз через две недели (в лесу густо пошли опята), перед ней сидел Василий, аккуратно постриженный, но зелёный. С зелёными волосами, бровями, усами и бородой. Она прыснула со смеху. Анатолий держался за живот, присел, хохоча, никак не мог подняться. А Василий с наивной улыбкой глядел на них и никак не мог понять, хорошо это или плохо, что они смеются. И только потом, на обратном пути, провожая своих гостей и поглядевшись в зеркало машины Анатолия, он понял, в чём дело. Марафет вышел неудачным…
…Во всём Василий походил с виду на партизана. Вот только что ружья у него не было. Не любил бить животину. Хотя кабаниха со своими шустриками частенько наведывалась на край большой поляны у озера и при желании по ним можно было и пальнуть. Но обидеть этих малых кабанят Василий не мог себе позволить, да и мужикам воли не давал.
Так вот и шли годы на озере. Так и жили рыбаки да старик. Были вроде как все свои, что ли, как одна большая и дружная семья.
Кроме рыбаков на стоянку к Василию наведывались несколько лет подряд утки. Одна утиная семейка вывела потомство неподалёку от его стоянки, и утка-мать с утятами стала кормиться у него. Сначала бросал им в озеро корм – боялись подплывать. А потом освоились и стали хозяйничать: безбоязненно кормиться под носом чем угораздит. Придут. Почистят пёрышки. И ждут, пока пахнущий дымом леший-бородач из своей норы на кольях выползет. Сначала отводила своё потомство к берегу, чтобы, если что, спасти малышню от этого страшилы в валенках, и всё-таки ждала, когда он им что-нибудь подбросит.
Василий подбрасывал им остатки макарон, перловки, геркулеса – в общем, негодную насадку и прикормку. За ночь всё это варёное дело скисало. А уткам в самый раз. Они так управлялись с его гостинцами, что совсем обнаглели – стали потом спать под палаткой. Но он не позволил такому нахальству развиваться – не домашняя, чай, птица – дикая, осенью улетать. Стал прутом гонять их, чтобы к берегу даже не подходили, а кормились в воде. Вроде вышло у него. Перестали наглеть.