— Глубина?
Командир тихо спрашивает боцмана. Боцман отвечает так же тихо. Слушают. Приближающийся, нарастающий грохот винтов эскаэра.
— Глубина?
Боцман опять отвечает — называет прежнюю цифру.
Угрюмоватый уралец, повернув улыбающееся лицо, отвечает будто и без радости, будто бы и очень робко. Но все, даже кто его и не видит, понимают, что и сам он улыбается. Он опять называет прежнюю цифру.
— Штурман, сколько под килем?
Штурман смотрит на карту. Карта скажет все. Она не каждый раз обманывает. Говорит штурман командиру:
— Под килем восемь тысяч метров.
— Глубина?
Боцман называет прежнюю.
— Лежим? — это спрашивает Кузовков.
— Лежим, отвечает Барабанов. Слушают оба, как удаляется, замирает прямо по носу ровный, самоуверенный шум винтов.
— Грунт хоть и жидкий, — со своего высокого вращающегося стула бросает реплику Батуев, — а иной раз надежнее твердого. По крайней мере, нет опасности врезаться.
— Справа по борту шум корабля!
После этого возгласа акустика все притихают. Хотя никто, кроме акустиков, не слышит ничего, но все понимают, что это проходит еще один, может быть и не самый последний, из чужого отряда. Он проходит, но он может вдруг и сюда повернуть…
VIII
Утром, когда над морем висел туман, мелкий и густой, как пыль, когда лодка, подчиняясь новому приказу, полным ходом шла назад, мимо нее, возле самого борта, неслышимая, проскользнула смерть. Ее нельзя было видеть, потому что поверхность воды не просматривалась с мостика. Локатор ее тоже не брали. Акустики не нащупали — она была невелика. Ее увидел боцман, опускавшийся на кормовую надстройку, чтобы проверить одну из заглушек. Он и рявкнул вдруг, взмахнув сильно руками: «Мина!» Лодка как будто дрогнула и притихла — замолк гул дизелей. Долго было тихо над морем и на мостике. Боцману, стоявшему на скользком железе округлого легкого корпуса, казалось, что очень долго. Потом пришел командир — скорым широким шагом пришел, застегивая на ходу последнюю пуговицу легкого кителя. И Кузовков появился.
Стояли, смотрели на лысину железного шара, едва показывавшуюся из воды и опять без плеска уходившую вниз. Казалось, что в следующий раз лысина появится совсем близко, возле самого борта. Но она появлялась все там же, на одном удалении от корабля и только уходила все дальше и дальше к корме — лодка по инерции продолжала еще скользить вперед.
— Вот так, может быть, и Двадцать шестая, — сказал командир.
Кузовков ничего не ответил. Но он думал о том, как долго еще в морях и океанах вот так неслышно и терпеливо будет караулить человека рогатая черная смерть. Когда кончилась первая мировая война, еще десяток лет на минах, оставшихся после нее, взрывались корабли. После второй мировой осталась полумиллионная минная россыпь.
Считается, что минные заграждения все уничтожены. Но нет полной гарантии, что не остались минные банки, не помеченные на картах, хранящихся в архивах, нет гарантии, что обнаружены все случайные одинокие мины. Вот и эта, может, лет десять назад сорвалась с минрепа. Ее не прибило к берегу, не выбросило на сушу — унесло в океан. И бродит она дорогами неведомыми, бесследными. Не ищет никого, но и не сторонится…
А Барабанов все вглядывался в темный шар, уходивший дальше и дальше за корму. Барабанова поразило то, что мина казалась нестарой: ее не облепляли наросты ракушечника, слизь водорослей не лежала от нее длинной бородой. Голая макушка, выступавшая над поверхностью, как бы жирно лоснилась. Но не потому, что лизали ее постоянно волны, а потому, что металл был еще очень свежим, коррозия не подступилась к нему.
Кузовкова вдруг тоже поразил вид мины. Забылись разом все мысли о прошлом — здесь было настоящее, сегодняшнее.
— Слушай, Роман, — сказал он негромким доверительным тоном. — А мне кажется, что она не издалека. Идет навстречу нам. Может быть, как раз оттуда?.. Ты заходил, заползал на отмель возле самого острова. Ты что-нибудь подозревал? Или тебя предупредили акустики?
— Нет, — ответил Барабанов тоже негромко. — Акустики не предупреждали. Им трудно нащупать такую вот мину, если она предназначена нам, подводникам, если прячется возле самого дна. Может быть, пройди мы неосторожно, как кит, прямым курсом к острову, может быть, тогда… — он посмотрел на мину, уходившую все дальше и дальше за корму.
— А может быть, — продолжал он сухо и даже несколько недовольно, словно не верил ни одному тому слову, что говорил только что. — Может, все это — чушь. Может быть, и чужая лодка, как мы вот, шлялась по океану. Нужно было ей исправить что-то за бортом. Пришла на мелкое «ничейное» место, залегла. Водолазы вышли…