И поступил сразу другой доклад. О том, что рулевое устройство вышло из строя.
На мостике сначала не поняли. Но когда Батуев, повторив слова замполита, говорившего из кормового отсека, сказал: «Фактически» — тогда поняли все. Сначала считали, что это докладывают, выполняя учебную задачу. Должен был поступить такой доклад. Но когда вместе с ним, с докладом этим, пришло, дополнило его простое краткое слово: «фактически»…
Командир сразу скомандовал: «Стоп оба! Электромоторы товсь!»
И через полсекунды: «Правый полный вперед!»
И, несмотря на все это, почувствовали все, кто был на мостике, почувствовали: «Да, руля у лодки нет».
На полсекунды раньше положенного срока, не дожидаясь команды: «Перейти на ручное управление рулем», матрос Ситников привел в движение несложное устройство. И, когда с мостика рули были переложены еще при помощи гидравлики, две системы управления сомкнулись, смяли сцепляющие шестерни. Руль перестал подчиняться рукам.
Шел вал… В него не нужно было слишком вглядываться, чтобы понимать, какой это опасный вал. Даже скрываемый другими, пологими, бежавшими на той же высоте, он виден был, этот крутолобый, обрывающийся тупым уступом вал-пригорок.
Командиру подумалось, что именно с такого пригорка он мальчишкой катался на лыжах. И дух захватывало.
Сейчас там, внизу, Шайтанкин уже отбросил крышку ящика с запчастями. Уже выхватил муфту. Бежит. Он молодец, этот молодой боцман. Он будет настоящим хозяином и лодки и глубины. Такого бы на сверхсрочную оставить…
Вал вырастал. Пологая волна перед ним уже пробежала, охлестнув рубку робко, как будто бы торопилась сказать, предупредить об опасности. Ушла.
Катились вниз. Всем корпусом, от туповатого, поднятого кверху, как у гиппопотама, носа лодки до покатой, уходившей, прятавшейся в воду кормы. Катились вниз, а вал, как будто прожимая море перед собой, все поднимался и не брал, не принимал на свою лобовую плоскость лодку, беспомощно подставившую борт, но вырастал над ней.
На командира глянули глаза. Снизу, из-под ног. Там, в рубке, стоял один из молодых. Он пришел вместе с Оскаровым, вместе с Ситниковым. Как все они, служил он ревностно, с сердцем. И как все они, молодые, недостаточно опытные, мог, не желая того, подвести. Всех подвести… Пока еще научится! Всему научится!
Сейчас он смотрел. Он стоял на машинном телеграфе. Он очень голосисто, напевно, как и всегда, доложил: «Работает правый полный вперед! Застопорен левый!» Но он не понимал: почему сейчас вдруг застопорили дизеля, перешли на электромоторы? Как будто бы уходили под воду. Ведь это только под водой дизеля не могут работать — захлебнутся без воздуха.
Он, еще малоопытный, по положению корпуса, по тому ощущению, что лодка проваливается, еще не понимал, какой огромный вал идет! Он только услышал вдруг, как рядом с ним, за сталью рубки, врываясь в прорези легкого корпуса, что-то гудело надрывно. Он вдруг увидел, как над ним темнеет. И последнее, что видел он: нога командира ищет крышку люка, нога командира нажала на нее; обгоняя ногу, в люк на голову, на плечи молодого матроса повалился водяной столб, ухнул вниз, в центральный пост и в тот же миг оборвался: нога командира бросила крышку люка на горловину, перехватила поток воды.
Тогда понял молодой малоопытный матрос, почему остановили дизеля. Они сейчас бы захлебнулись. Они сейчас, одним рывком высосав воздух из отсеков, сорвали бы давление, они бы заставили хвататься за уши. Лопались бы сейчас перепонки в ущах, люди бы падали, теряли бы сознание от адской боли. Дизеля не могут работать под водой…
Понял еще молодой матрос, почему сейчас в действии только один правый электромотор. На нем хотели развернуться. Уйти хотели из-под удара волны. Чтобы не боком встретиться с ней, не лагом, но хотя бы чуть-чуть носом.
Барабанов шагнул под козырек. Он махнул перед этим сигнальщику: «Скрывайся!» Тот понял взмах, присел в своей щели, сравнялся со сталью рубки, ушел в нее, в эту сталь, которая одна сейчас могла прикрыть, спасти.
Барабанов глянул на Хватько и, сразу же шагнув к нему, схватил его за ворот. Он понял, что Хватько не удержаться. Волна оторвет его руки от медных поручней. Схватив минера, он бросил его, не толкнул, а прямо-таки бросил под козырек.
Его самого волокло. Его волокло, но он, ухватившись за что-то(не понимал. За что), упирался. Изо всех сил упирался, знал, что чуть ослабить силы, и — за борт. Его вдруг толкнуло.