Его лучшие работы последнего периода: «Девушка с кувшином», «Крестьянка в зелёном фартуке» и другие–это светлый гимн радости, бодрости, духовной физической красоте, это символ раскрепощённого революцией крестьянства, пробудившегося к новой, счастливой и радостной жизни.
Но поднимаясь до больших художественных обобщений, до символа, Архипов и здесь остаётся верен себе, своему творческому кредо–писать с натуры, писать только правду, черпать из самой жизни художественные образы.
Однажды — это было летом 1929 года в Солотче, куда часто приезжал работать художник, — он увидел из окна крепкую розовощёкую крестьянку в цветастом платье с лукошком в руках. Она сразу же заинтересовала художника, и он окликнул её.
— Откуда ты?
— Из Полкова.
— А как звать?
— Егорова, Прасковья Петровна.
С этого дня Прасковья Петровна каждое утро приходила из соседнего села Полкова в Солотчу и позировала художнику. Была она бабой весёлой и смешливой. Пока Абрам Ефимович рисовал, рассказывала ему о своём нелёгком житьё–бытьё, пела песни. Через пятнадцать дней портрет был готов.
Посмотрела на него Прасковья Петровна и удивилась:
— Неужели я такая красивая? Вот уж не думала. Здоровое, розовощёкое лицо, сильные руки, сложенные на коленях, и широкая белозубая улыбка. Эта картина находится в Третьяковской галерее, и вот уже много лет на нас смотрит с холста, доставляя нам истинное наслаждение, «женщина в зелёном фартуке» — простая мещерская крестьянка Прасковья Петровна Егорова.
Нет, это не выдуманный художником образ. Как удалось установить рязанскому краеведу Д. А. Кононову, эта женщина здравствует и поныне, проживая настоящее время в Рязани. И хотя с тех пор прошло уже более трёх десятилетий и время отложило на Прасковье Петровне свой отпечаток, но все так же весела и задорна её улыбка и все так же молодо блестят её глаза как у той «женщины в зелёном фартуке», которую запечатлел на своём холсте Абрам Ефимович Архипов.
И всё–таки мы покидаем Егорове с некоторой грустью и неудовлетворённостью. Нет, не потому, что мы не узнали ничего нового или, не нашли архиповского этюда, о котором нам рассказывали старожилы. Все дело в другом — в недостаточном внимании к памяти крупнейшего художника, одного из основоположников советской живописи. Не следует упрекать в этом одних односельчан, наверное, это зависит не только от них. Но очень хотелось бы видеть мемориальную доску на доме, в котором Архипов жил и работал. И было бы очень хорошо, если бы егоровских ребятишек, переступающих порог своей школы, каждый раз встречала скромная надпись на фасаде: «Школа имени А. Е. Архипова».
Ведь речь идёт о художнике, чьи произведения хранятся не только в картинных галереях нашей страны, но и в музеях других стран, продолжателе великих реалистических традиций передвижников. Речь идёт о советском художнике, которому первому было присвоено звание народного художника республики, наконец, о патриоте своей родной русской земли.
Кордон Желтова
Мы уже привыкли к своей постоянной зелёной свите, бегущей за нами по oбоим берегам Пры. Казалось, привыкла к этому и сама река: лес был её верным спутником и соседом.
И вдруг он исчез. Пра стремительно пронеслась под быками Клепиковского моста и растерянно заметалась по огромному заливному лугу. Лес пропал. Только далеко на горизонте синела маленькая тёмная полоска. Словно поддразнивая встревоженную реку, она то приближалась к ней, то снова убегала куда–то вдаль.
А осиротевшая река все петляла и петляла по заливным лугам, не зная, куда ей деться от палящих лучах июльского солнца.
К вечеру, обессиленный погоней, лес, наконец, сдаётся. Он подождал, пока сердитая Пра достигнет его опушки, а потом виновато побежал рядом, чтобы не разлучаться с ней уже до самой Оки.
За деревней Взвоз начинаются леса. Исчезли поляны, луга и перелески. Леса, одни леса на десятки, может быть, и сотни километров вокруг. Об этих местах в книге Барановича сказано: «По выходе из озера Мартынова Пра течёт 100 вёрст по низменным, покрытым болотами и лесами местам Рязанского и Спасского уездов. Вода в ней, так же как и в притоках её Кади, Белой и Кокре, красноватого цвета от рудных свойств дна, а к берегам прилегают обширные болота. Заселение по р. Пре, в большей части её течения, самое ничтожное, а левый берег почти необитаем. Близ с. Гришина при стально–инструментальном заводе находится на р. Пре мельница»…
Лешкины глаза снова загорелись фанатическим блеском: ну, разве можно проехать мимо, так ничего и не узнав об этом любопытном заводе, продукция которого в своё время пользовалась всемирной известностью? Но впереди нас ждало разочарование. Ни самого завода, ни даже места, где располагались его деревянные корпуса, мы не нашли. Цепочка почерневших от времени свай возле моста через Пру да странное название деревушки, приютившейся на высоком песчаном косогоре, — вот все, что осталось от некогда знаменитого Гришинского завода.
Более ста лет назад на месте теперешней Рабочей слободы стояли деревянные бараки, в которых жило около шестисот оброчных крестьян, согнанных с окрестных сел для работы на фабрике помещицы Яковлевой. Труд крепостных был дешёвый, энергия Пры, на которой работали кузница, точильни, токарные и полировочные станки, даровая, и фабрика процветала. Из привозного железа, свинца и других материалов мещерские умельцы искусно изготавливали довольно дефицитные для того времени вещи — ножи, ложки, бритвы, тончайшие хирургические инструменты и даже оружие. Превосходно отделанные, изящные и прочные, они пользовались большой популярностью не только в России, но и за границей.
Гришинская стально–инструментальная фабрика в 1843 году получила золотую медаль на выставке в Москве, в 1849 году сохранила право чеканить на своих изделиях государственный герб, что считалось большим почётом. Её продукция неоднократно отмечалась на выставках в Петербурге, Лондоне и других городах. Впоследствии фабрика захирела и пришла в упадок. Но и до сих пор местные ребятишки, купаясь в Пре, нет–нет да и находят в песке старинные сабли и трехгранные штыки от винтовок. Лешка с Сергеем тоже решили попытать счастья. Они разделись и начали нырять на дно в надежде обнаружить хоть какой–нибудь старинный сувенир. Лешке почему–то очень хотелось стать обладателем вилки с государственным гербом Российской империи. Но после того как стремительная Пра едва не сдёрнула с его носа очки, бесплодные эксперименты пришлось прекратить. Дюжины ложек и вилок с государственными гербами остались лежать нетронутыми на песчаном речном дне.
В этот день мы разбили свой лагерь километрах в пяти от Рабочей слободы, на небольшой лесной поляне, круто обрывавшейся к реке. Разбили по всем правилам и даже с некоторыми излишествами.
Какое это всё–таки приятное и чудесное слове «днёвка»! Где–то, снаружи гремят мисками дежурные, чертыхаясь, копается у строптивого костра боцман, а ты лежишь, блаженно потягиваясь, в палатке, и не нужно тебе, словно ошалелому, вскакивать на пронзительный крик адмирала — «Подъём», молниеносно укладывать рюкзаки, нагружать лодку, а потом до боли в плечах грести, грести, грести…
На днёвках все делают не спеша и обстоятельно. Не спеша лечат царапины и раны, не спеша чинят рубахи и штаны, не выдержавшие борьбы с мещерской природой, стирают бельё, варят обед, едят и даже передвигаются как–то лениво и не спеша.
Наши палатки стоят на самом берегу реки, в том месте, где от неё в сторону леса уходит заросшая осокой и кувшинками протока–старое русло Пры. Даже в ветреную погоду здесь тихо и спокойно. В протоке водятся язи и полосатые окуни, по окраске напоминающие адмиральский матрац. Они жадно хватают насадку и дерзко топят поплавок на дно, чем приводят в неистовый восторг наших доморощенных рыбаков. От реки протоку отделяет длинная песчаная коса–наш пляж. В прошлом году её не было, а сейчас она протянулась вдоль реки узеньким саблевидным островком, перегородив путь в протоку. Оттуда целый день раздаются крики и визги — это адмирал «приучает» к воде не умеющих плавать членов флотилии. В таких случаях Лешка с Владиком сматывают удочки и, чертыхаясь, идут искать более тихие места для рыбной ловли.