На одном из поворотов реки мы повстречали рыболова. Он сидел на берегу и лениво смотрел на свои поплавки. Был полдень, и клевало, видимо, неважно.
— Далеко ли до Брыкина бора? — подъехав, спросили мы.
— А это как считать, — хитро сощурился он.
— Обыкновенно, на километры. Рыболов иронически хмыкнул:
— Так ведь разные бывают километры–то: по дороге одни, по воде другие. Ежели по дороге, так километров десять — больше не будет, а ежели по воде, то двадцать с гаком наверняка наберётся.
Есть у гидрографов такой научный термин — коэффициент извилистости реки. Это значит во сколько раз длина русла реки по течению больше, чем расстояние по прямой. Так вот в этих местах коэффициент извилистости Пры достигает двух и даже больше. Короче говоря, один километр по берегу равняется двум по воде. В пути мы развлекались тем, что заставляли работать на нас этот самый коэффициент. Вылезешь на берег, пройдёшь несколько десятков метров по лесу и ляжешь под берёзу в ожидании, пока лодка обогнёт огромную излучину и снова вернётся к тебе, но уже с другой стороны.
Наш испытанный советчик и друг–топографическая карта Менде — на этот раз ничем не могла помочь. Даже беглого взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, насколько не похожа теперешняя Пра на ту реку, что изображена на старой карте: не те извилины и заводи, не на том месте луга и леса и даже деревни и села как будто стоят не на том месте. Видно, не раз меняла Пра своё русло, не раз пробивала новую дорогу в песчаных берегах, чтобы через несколько лет снова возвратиться обратно и снова начать все сначала.
Летом Пра сильно мелеет, и во многих местах её без труда можно перейти вброд или переехать на телеге. Но встречаются и глубокие омуты, где, сколько ни ныряй, дна не достанешь. Спиннингистам здесь раздолье. Надо только умело бросать блесну вдоль травы и стараться не задеть коряг, которых здесь великое множество. Во всяком случае работники заповедника, отправляясь по служебным делам из Брыкина бора на кордон Старый, который стоит на левом берегу Пры, всегда захватывают с собой спиннинги и привозят обратно по пять–шесть здоровенных щук.
Омуты и различные участки Пры в пределах заповедника носят довольно любопытные названия: Мочи лово, Жёлтый брод, Чертопляс… Последнее название, видимо, связано с глубоким омутом, с быстрым течением и водоворотом, в котором вода пляшет, словно черти. А маленький песчаный островок на Пре недалёко от Брыкина бора почему–то прозван работниками заповедника Австралией. Так и говорят: «Сегодня я еду в Австралию» или «Черт бы побрал эту Австралию, опять там сел на мель».
В нижнем течении реки Пры очень много заливов и заводей, заросших осокой, кувшинками и водяными орехами — чилимом. Впервые мы увидели это любопытное растение возле кордона Красненького. Пристали к нему, чтобы купить молока, да разговорились со словоохотливой лесничихой: о малине, ежевике, грибах и сенокосе.
— А орехов–то наших вы не пробовали? — спохватилась вдруг лесничиха.
— Каких орехов? — удивились мы.
— Да водяных, они у нас ещё чилимом или рогастыми называются.
Мы первый раз слышали о водяных мещерских орехах и поэтому недоуменно пожали плечами.
— Ну ладно, сейчас вам Тонька покажет, где они растут. Да только попозже вам надо было бы приезжать, не поспели они ещё.
Маленькая девочка с копной светло–русых волос повела нас к небольшому заливчику, сплошь покрытому большими зеленоватыми листьями, внешне очень похожими на смородиновые. От листьев до самого дна реки тянулись длинные тонкие стебли. Если их приподнять веслом, то под листьями на стебле можно увидеть небольшие черноватые коробочки с пятью шипами–рогами. Это и есть чилим. По размерам и вкусу он напоминает каштаны и пользуется довольно большой популярностью у местного населения. Осенью его набирают мешками, сушат и даже делают из него муку.
Чем ближе к Брыкину бору, тем все выше становится правый берег реки. Песчаные холмы подступают прямо к воде, а вверх по ним, наперегонки с берёзами: и осинами карабкаются стройные сосны. Потом берёзы отстают, не желая расставаться с сырыми и низинными местами, а сосны все бегут и бегут, пока не достигают вершины и не замирают в гордом и одиноком безмолвии. На холме в чудесном сосновом бору и раскинулся небольшой посёлок, в котором находится управление Окского государственного заповедника.
Брыкин бор поражает своей тишиной, и своим воздухом, и своими соснами, и всем своим милым и спокойным деревенским обликом с задранными в небо колодезными журавлями, с мерно покачивающимися бадейками и старой деревянной бочкой на поржавевшем пожарном тарантасе, при помощи которого, наверное, тушили пожары ещё в прошлом веке. В дневные часы, когда сотрудники заповедника расходятся на работу, посёлок кажется вымершим: по песчаным дорогам бродят лишь стаи бесприютных гусей да глухо шумят сосны у берега Пры.
Вдоль оврага бежит дорожка, усыпанная хвоей и сосновыми шишками. Там, внизу, сквозь сосны блестит водная гладь реки, темнеют сырые и мрачные яры, поросшие березняком и ольшаником. Народное предание гласит, что где–то здесь, в этих глухих местах, вдали от царских воевод и исправников, скрывался в своё время знаменитый разбойник Брыкин со своими друзьями. И будто бы не было ни прохода, ни проезда дворянам да купцам ни по лесным дорогам, ни по реке Оке — везде их настигала справедливая кара неуловимых разбойников.
По народной молве был Брыкин благороден и справедлив. Раздавал отобранное у богатеев добро бедным крестьянам и оберегал их от притеснений помещиков. Но будто бы напали на его след царские ищейки, и, скрываясь от них в непроходимых мещерских лесах, закопал он часть сокровищ где–то в этих местах. Эта легенда имела в своё время широкое распространение. Целыми артелями приезжали сюда кладоискатели в поисках брыкинских сокровищ. Весь берег перерыли, но так ничего и не нашли. Насколько правдива эта легенда, сказать трудно, но уже с незапамятных времён этот маленький посёлок носит название Брыкин бор.
Однако, судя по всему, разбойник Брыкин был далеко не первым, кто поселился в этих местах. Археологи считают, что уже в железном веке берег реки Пры был обитаем. Об этом свидетельствует городище — поселение древних людей, обнаруженное возле посёлка на песчаном холме.
Время обошло стороной эти глухие лесистые места. Только однажды над Брыкиным бором задымили заводские трубы, заработали машины, загудел над Прой протяжный фабричный гудок. Проворные бельгийские заводчики, пронюхав про богатые залежи чистых кварцевых песков, открыли здесь стекольный завод Русско–бельгийского акционерного общества. Завод изготовлял фигурное и цветное стекло, и его продукция пользовалась в своё время большой известностью. Но вскоре производство захирело. Отсутствие хороших дорог, глушь и отдалённость от больших городов — все это делало продукцию стекольного завода нерентабельной. Незадолго до начала первой мировой войны он был закрыт. Только развалины старых кирпичных построек, подземных кладовых и стекловарен да груды осколков цветного стекла под соснами напоминают о некогда существовавшем здесь большом по тому времени стекольном предприятии.
Мы живём в палатках, разбитых на правом берегу Пры. Мимо нас вверх по косогору бежит маленькая юркая тропка. По ней никто не ходит. Только по вечерам со стороны посёлка спускалась какая–то женщина с охапкой ольховых ветвей за спиной. Она долго бродила по берегу реки и ласково звала:
— Аида, Айк!
Потом грустно шла мимо нас обратно в посёлок, неся на спине ольховые ветви. А мы с любопытством смотрели ей вслед и гадали, что бы все это могло значить. Так прошло два дня. А на третий на рассвете нас вдруг разбудил мелодичный звон колокольчика.
— Смотри, — прошептал Петя, толкнув Лешку в бок.
Слева от палатки шагах в десяти стояли два молодых красавца лося. Огромные ветвистые рога, гордая осанка, стройные ноги. Ну, хоть прямо на картинку. На шее одного из них висел маленький колокольчик.