Они пугливо посматривали на Петю и на объектив его фотоаппарата и насторожённо прислушивались к непонятным им шорохам.
Вдруг сверху раздался знакомый голос:
— Аида, Айк!
И лоси, переборов страх и нерешительность, медленно и осторожно побрели на зов мимо наших палаток. Мы видели, как они подошли к женщине и доверчиво уткнулись в охапку свежих ольховых побегов.
Позже мы узнали подробности этой трогательной дружбы. Маленькими лосёнками взяла к себе Аиду и Айка местная библиотекарша Лидия Павловна Петрова. Одного ей дали в заповеднике, другого принесли колхозники. Какой–то браконьер убил его мать, и маленький лосёнок в поисках пищи и убежища прибрёл к колхозной молочной ферме и жалобно попросил молока. Айк и Аида воспитывались у Лидии Павловны полтора года и стали совсем ручными. Днём они стояли в стойле, а на ночь, переплыв реку, уходили в заповедные леса, чтобы рано утром снова возвратиться к своей хозяйке. Но, очевидно, испугались нашей шумной компании и вот уже три дня пропадали в лесу. И все эти три дня ждала их Лидия Павловна на берегу.
Мещера издавна отличалась богатством животного мира. «Было время, когда Рязанский край, покрытый густыми лесами, славился в особенности пушным зверем», — писал в конце прошлого века один из исследователей Мещерского края. В старину здесь в изобилии водились и лоси, и медведи, и лисицы, и кабаны. А бобровые гоны да бортные места были знаменитыми на всю Русь и служили солидным источником доходов местных князей и феодалов.
В грамоте, данной рязанским князем Олегом епископу Феогносту, говорилось: «…И в реке Истоке (приток Пры—А. П.) бобры били ижевляне на себя и на владыку…» Иван Грозный в одной из своих грамот приказывал владимирцам: «Ведать этим бобровникам мою великокняжескую службу, ловить им бобров, а что добудут бобров, возить их шерстью в мою казну».
Но потом бобры были истреблены, и М. Баранович в 1860 году в своей книге о Рязанской губернии с грустью пишет об оскудении Мещеры, о полном уничтожении бобров и иных представителей животного мира. Другой исследователь Мещеры, С. Воскресенский, через четверть века выскажется ещё более определённо: «В настоящее время с уничтожением лесов и хороших лугов Рязанская губерния разнообразием животных похвалиться не может». Уже в начале XIX века в Мещере не водилось ни бобров, ни других ценных пород зверей.
И кто знает, как бы дальше сложилась судьба животного мира Мещерской низменности, если бы не был в этих местах по решению правительства организован Окский государственный заповедник. Его работники ценой огромных усилий остановили неумолимо продолжавшийся процесс оскудевания Мещеры, акклиматизировали много ценных пород зверей, провели огромную работу по сохранению и размножению мещерской флоры и фауны. И хочется от всего сердца поблагодарить этих скромных тружеников, которые летом и зимой, в зной и холод, в весеннюю распутицу и под леденящими порывами осеннего ветра занимаются своим трудным! но таким необходимым для всех нас делом.
Была возрождена и былая «бобровая» слава Мещеры. Привезённые сюда в 1937 году из Воронежского заповедника бобры под охраной закона так расплодились, что в последние годы стало возможным не только отлавливать их для перевозки в другие районы страны, но и начать нормированную добычу бобровых шкурок.
Бобры — животное ночное и пугливое. И увидеть их довольно трудно. Помню, как однажды мы всю ночь просидели возле бобровой норы и даже видели, как бобёр, ловко руля хвостом, плыл с другой стороны озера с прутиком во рту. Но стоило кому–то из нас неосторожно кашлянуть, как он нырнул в воду, а где–то рядом с нами со страшным шумом плюхнулось в реку другое животное.
И всё–таки однажды нам повезло. Это было совсем недалёко от заповедника. Мы проплывали по Пре мимо какой–то заводи, как вдруг услышали на берегу собачий лай. Подплыли ближе. Видим, стоит лодка, в ней какие–то клетки, а дальше у воды копошатся люди. А на берегу разъярённая собака обеими лапами разгребает нору. Это были боброловы из заповедника.
Бобры всегда копают себе норы с таким расчётом, чтобы вход в них находился целиком под водой. Чтобы попасть в своё «жилое помещение», бобёр ныряет в воду, входит в нору и по подземным коридорам поднимается в свою «комнату». Она располагается выше уровня воды, обычно под корнями какого–нибудь дерева. Вот этими–то «инженерными» особенностями бобровых нор и пользуются боброловы. С помощью специально обученных для этого дела собак ловцы отыскивают бобровую нору и к её выходу подставляют специальную, похожую на вершу проволочную ловушку. Затем со стороны берега подпускается собака. Она с лаем разрывает нору и выгоняет из неё бобра прямо в клетку.
И вот он сидит перед нами, забившись в угол клетки, и испуганно моргает своими маленькими подслеповатыми глазками. Хотя он только что вытащен из воды, по ворс его знаменитого меха совершенно сухой. Только на широком чешуйчатом хвосте блестят на солнце капельки воды. Через несколько дней этого бобра вместе с другими его сородичами погрузят на самолёт и отправят в какой–нибудь заповедник страны. Теперь сама Мещера помогает различным уголкам нашей родины возрождать былую «бобровую» славу наших лесов, рек и озёр.
В царстве зверей и птиц
Брыкин бор славится не только своими соснами и своей тишиной. Он славится ещё и музеем, который всегда вызывает большой интерес у туристов. Музей этот необычный, хотя бы потому, что очень мало похож на музей. В нем нет торжественной тишины и солидных служителей, и его двери нечасто запираются на замок.
Вот под окном зашумела машина. Шофёр выключил мотор и загромыхал сапогами по ступенькам. Разве можно проехать мимо и не побывать в этом удивительном музее? Выходит оттуда и в изумлении мнёт в руках кепку: «Вот это да!..».
Тихонько, точно полевая мышь, пискнула дверь, и в щёлку осторожно просунулись две взлохмаченные детские головы. Ребята несмело переступают порог и тут же испуганно пятятся назад. Слышу, как один шепчет другому: «А он не укусит?» — «Да нет, ведь это чучело», — отвечает другой, но тоже делает шаг к двери. Из тёмного угла вслед им зловеще поблёскивают два огромных волчьих глаза.
Наверное, в этом–то и состоит основное достоинство музея. Переступаешь его порог и сразу же попадаешь в сказочный мир зверей и птиц. Они смотрят внимательно и выжидающе, как будто готовые при первой же опасности дать стрекача и скрыться в лесной чаще. Поэтому и стараешься ходить по залам на цыпочках, чтобы ненароком не вспугнуть токующую на поляне тетёрку или глухаря, поющего на вечерней зорьке свою свадебную песню.
У лесного зверья есть свои законы и свои повадки. Трусливо прижал уши заяц–беляк: слишком уж он поспешил сменить свою серую летнюю шкурку на зимнюю — белую и теперь кажется довольно беззащитным на этой лесной, ещё не покрытой снегом поляне. По–хозяйски ступает по лесу бурый медведь. Прислушайтесь, и вы услышите, как трещат сучья под его тяжёлыми лапами и с глухим стуком падают с сосен шишки прямо на муравейник, привалившийся к дереву. У маленького озерка пугливо застыл бобёр, погрузив в воду свой широкий, как руль, хвост. Беспечно прыгают с ветки на ветку красавцы горностаи. А где–то там, в глубоком речном омуте, плывёт здоровенная метровая щука и сом лениво шевелит своими усами.
В этих небольших залах собраны все или почти все виды животных и большинство видов птиц, населяющих Мещерскую низменность. А ведь их немало. Одних только птиц в заповеднике насчитывается более двухсот видов, а зверей — около сорока. Но поражает даже не обилие экспонатов, а их великолепное, можно даже сказать, поэтичное оформление. Это потаённые уголки живой среднерусской природы, каким–то чудом перенесённые прямо из леса или поля в музейные залы.
Наверное, поэтому с каждым годом все больше друзей становится у музея. Сюда приходят колхозники и студенты, туристы и детвора из соседних сел, научные работники и охотоведы. Приезжают из разных мест и городов: Москвы и Рязани, Горького и Минска, Таллина и Ленинграда, Севастополя и Саратова, Архангельска и Мурманска… И оставляют в книге отзывов восторженные записи: «Это прекрасно! Какая красота! Какой труд! Фантазия!», «Ничего подобного видеть не приходилось!», «Очень тронула встреча с человеком, так преданным своему делу», «Хорошо, что живут среди нас такие замечательные энтузиасты!»