— Я очень надеюсь и рассчитываю видеть вас, — повторил Мак-Миллан и, снова пожав помертвевшую френкелевую руку, двинулся вдоль почетного караула. Дальнейший его путь до лимузинов ничем примечательным не ознаменовался.
К сожалению, того же нельзя сказать о товарище Френкеле. Его окружили плотным кольцом и повезли куда надо.
— Не изволите ли объяснить, что это значит? — прохрипел простуженный генерал-майор М. Несмотря на грипп, он был поднят с постели и лично прибыл для допроса. — Какого хрена ты ему сдался?
Френкель плакал, клялся и божился:
— Ни ухом, ни рылом… Ума не приложу… первый раз вижу.
Допрос продолжался семь часов, после чего стало ясно, что хоть распинай Френкеля, хоть четвертуй, хоть вздергивай на дыбу, — толку не добиться. Разве что от инфаркта помрет.
К ночи привезли репортера домой. Супруга накормила его нитроглицерином, уложила в кровать и отправилась рыдать на кухню.
Наутро Френкель известил редакцию, что заболел. Никто не удивился. А в пять часов вечера в британское посольство начали съезжаться гости во главе с… сами знаете кем.
Мак-Миллан был рассеян, оглядывался по сторонам и, наконец, спросил посла, — не видел ли тот господина Френкеля и можно ли быть уверенным, что господин Френкель правильно понял его приглашение. Посол навел справки, после чего сотрудники Совмина и еще одного учреждения приняли молниеносное решение Френкеля доставить.
В квартиру его ввалились шесть элегантных мужчин и приказали одеваться. Френкель упирался, хватался то за сердце, то за мебель. Но они неумолимо нацепили на него галстук и пиджак. Жена, заламывая руки, смотрела в окно, как его усаживают в Волгу.
Не успел трясущийся Френкель войти в посольство, как премьер-министр его заметил, извинипся перед собеседником и через весь зал направился к нему. Вокруг них тотчас скопились переводчики и гости, кто-то сунул в руки несчастного репортера бокал шампанского.
— Большое спасибо, мистер Френкель, что вы пожертвовали своим временем и пришли сюда, — сказал Гарольд Мак-Миллан. — Я был так настойчив, потому что понимал, что у меня вряд ли будет шанс встретиться с вами снова. Я очень ценю вашу любезность. Дело в том, что мне необходимо поговорить с вами о чем-то очень для меня важном. Где вы купили вашу шапку?
— Какую шапку?.. — одеревеневшими губами пролепетал Френкель.
— Шапку, в которой вы были вчера на аэродроме.
— Не помню… нет… вернее, знаю… на барахолке в Красноярске… я был там в командировке три года назад.
— Позвольте объяснить вам, почему это так важно для меня, — продолжал английский премьер. — Ваша шапка сделана из редчайшего, я бы сказал, уникального меха, а именно из меха поседевшего в детстве волчёнка. Когда волченок вырос, его седина проросла новым черным мехом, — меховщики называют его «тандрек». Такую же точно шапку подарил мне мой отец, который знал толк в мехах. «Береги седого волченка, — сказал он, — эта шапка принесет тебе счастье». Но через два года в Брюсселе в аэропорту у меня украли чемодан, в котором была моя шапка… и с тех пор все мои попытки найти такую же терпели неудачу. А я, должен признаться, человек сентиментальный и… суеверный, что вообще-то не характерно для англичанина… Господин Френкель, у меня к вам огромная просьба, не согласитесь ли вы продать мне вашу? Я заплачу любую сумму.
Френкель услышал тихий скрип. Над его головой повернулось колесо Истории.
— О деньгах не может быть и речи, — наконец забормотал репортер. — Я с удовольствием подарю вам эту (он чуть было не сказал: вшивую) шапку.
— Я не могу принять такого подарка… — покачал Мак-Миллан головой.
— Нет, нет, — запротестовал Френкель, — для меня большая радость… — он повернулся и ринулся в вестибюль.
— Господин премьер-министр, — тонко улыбнулся некто из политбюро. — Вы пренебрегаете вашим положением дорогого и высокого гостя. Завтра мы доставим вам три таких шапки.
— Не думаю, что вам это удастся. За эти годы я запрашивал меховые фирмы Канады и Японии, Швеции и Норвегии, Америки и Австралии… Такую шапку найти не удалось.
— Но вы не обращались к нам в Совпушнину… и совершенно напрасно. У нас много таких. Мы обещаем завтра же одеть вас с головы до ног в эти шапки.
Кругом заулыбались удачной шутке.
— Господа, «много» таких шапок не бывает в природе, — продолжал терпеливо объяснять гость. — Поседевший в детстве волченок сам по себе биологический нонсенс, но поседевший волченок, шерсть которого проросла в юности черным тандреком, — просто уникален. Вы же, я полагаю, имеете в виду седого волка. Это действительно красивый и ценный мех, но… седые волки на свете не редкость…