Однако и венерологическая фортуна оказалась благосклонной, — три дня спустя было установлено, что «больная… не страдает ни одним из перечисленных в бланке венерических заболеваний».
— Итак, физически ты оказалась годной, — одобрительно сказал мой муж, — а как насчет морального здоровья, думаешь — пронесет?
Вопрос был далеко не праздный, — мою идеологическую готовность ехать к дяде должна была засвидетельствовать характеристика с работы, утвержденная райкомом партии.
— Кто мне напишет характеристику для заграницы? — обратилась я к тов. Пузыне, уловив на его лице мимолетную улыбку, спрятавшую в складках щек бесчисленные бородавки. Пузыня отходил от кассы, шурша квартальной премией.
— Сгоняй в местком, там у девочек есть готовые формы.
Новая месткомовская секретарша подняла на меня ботичеллевски-херувимские глаза.
— Вам зачем? На поруки или для очереди в кооператив?
— Не… мне для заграницы.
— В соц. или в кап.?
— В кап.
Мне был вручен готовый отпечатанный текст с такой финальной фразой: «Дирекция, партком и местком рекомендуют тов… для поездки в… и несут ответственность за данную рекомендацию». Выйдя в коридор, я прочла свою характеристику. С такими добродетелями я могла быть с легкостью выбранной в Верховный Совет или даже занять почетное место в урне у Кремлевской стены.
Получив все подписи и украсив ксиву гербовой печатью, я начала готовиться к походу в райком. Мой школьный приятель, а ныне заведующий кафедрой истмата, приволок подшивку «Коммуниста», «Нового времени» и кучу блокнотов агитатора. Он же, воодушевленный бутылкой коньяка, разъяснил мне историческое значение последнего съезда и чьих-то речей. Наконец, глотнув седуксена, я отправилась на собеседование, шепча фамилии коммунистических лидеров стран — членов НАТО.
Райком располагался в бывшем особняке князей Гагариных. Мраморные амуры целили в меня свои неопасные стрелы, хрустальные подвески люстр переливались синим и розовым, устланная алым ковром лестница упиралась в пальмы, колыхавшие свои ветви над гипсовым черепом основателя первого в мире…
В приемной уже толпилось человек десять. Инженер, приглашенный возводить что-то грандиозное в Марокко, нервно делал пометки в блокноте, два доцента — посланцы во временно дружественную Гану — судорожно листали «Партийную жизнь», музыкальный квартет — глашатаи советской культуры в Финляндии — легкомысленно щебетали у окна.
Снаряжаемые в командировку товарищи исчезали за массивными дверями, а когда появлялись вновь, — по их пунцовым, как из сауны лицам, нельзя было догадаться, разрешено им распространять вокруг себя искусство и научно-технический прогресс или нет. Наконец настал мой черед.
Тринадцать персон чинно восседали по правую сторону полированного стола, композиционно напоминая тайную вечерю. Я деликатно присела на краешек стула напротив.
— Тов… имеет приглашение из Франции посетить дядю, — начал 2-й секретарь райкома тов. Гузин, — у кого есть вопросы к товарищу? — Из моего смятенного сознания вылетели все цифры, имена и названия стран и континентов.
— Кем вам приходится ваш дядя? — спросила рыхлая дама без шеи.
— Он мне приходится дядей, — твердо ответила я.
— Не уточните ли в каком смысле?
— В том смысле, что он брат моей матери.
— Интересно, как же ваш дядя там очутился? — раздалось откуда-то сбоку.
— Его родители увезли ребенком, — с оттенком осуждения ответила я.
Двадцать шесть глаз укоризненно смотрели на меня.
— В каком возрасте? — строго спросил Гузин.
— В трехлетием, — укоротила я дядин возраст на два года, надеясь смягчить малолетством преступность его поступка.
— И когда это произошло?
— В 1916… за год до революции, — исказила я горькую правду.
— И зачем же к нему ехать, если вы его даже не знаете?
— Я его знаю, мы познакомились здесь, он приезжал в СССР.
— Тогда тем более зачем?
А ведь и впрямь — зачем? Ни одного вразумительного довода в голове.
— Мм… я хочу познакомиться с его семьей и… посмотреть Францию.
— Интересно получается, — ехидно ввернул старичок из совета пенсионеров, — выходит, в своей стране вы уже все посмотрели?