— Мы с Тамарой Яковлевной разворачиваем новую тему. Берем сотрудников. Сидеть будут в моем кабинете.
— Как можно? Что вы? — подобострастно загалдели вокруг. — У заведующего кафедрой должен быть отдельный кабинет.
— Ученый — не чиновник. Место его — в лаборатории, за экспериментом, — наставительно сказал Алексей Николаевич, и все пристыженно замолкли.
Я нашла людей для научной группы и тщетно пыталась познакомить их с шефом. Только через неделю мне удалось настигнуть Леонова. Он стремглав летел по университетскому двору и, остановленный мной, несколько секунд ошалело соображал, кто я и какое имею к нему отношение. Представленные мною сотрудники не вызвали в нем ни малейшего интереса. Это были моя приятельница Вера Городецкая, болтавшаяся больше года без работы после рождения второго сына, и лаборант Алёша Бондарчук, добродушный малый с русыми лохмами и неисчерпаемым запасом армейских анекдотов. Я деликатно напомнила шефу об идее создания научной группы. Леонов сориентировался мгновенно.
— Товарищи меня простят, надеюсь, — сладчайше улыбнулся он, пожимая им руки, — сейчас ни секунды. Назначаю наше первое заседание на завтра в девять утра. Обсудим, так сказать, проблему в целом. И договоримся сразу, Ирина Яковлевна, — не опаздывать. Ничто так не требует точности, как наука.
— А техника? — не удержался Алёша.
— И техника, — согласился шеф и растаял в недрах деканата.
Наутро ровно в 9 часов мы явились на кафедру и расселись вокруг стола в ожидании шефа. В полдень Алексей Николаевич позвонил из дома и сообщил, что, кажется, немного задерживается. Около четырех он, как самум, ворвался в кабинет и, буркнув: «Здрасьте!», не раздеваясь, начал рыться в своем столе.
— Где эта бумажка, черт побери? — Леонов раздраженно вытряхнул на пол содержимое ящиков. Мы бросились на колени подбирать листочки.
— Розовая, розовая такая, — приговаривал Леонов, ползая вместе с нами на четвереньках. Наконец заветный листок был найден. Алексей Николаевич, тяжело дыша, поднялся на ноги и разразился таинственной речью:
— Вы представляете, Мария Яковлевна, анонс мне прислали только вчера, а срок подачи докладов, оказывается, был месяц назад. Так мне пришлось все утро строчить свой доклад. Кончил полчаса назад. Счастье, что у меня там связи. — Леонов поднял палец, и мы с почтением уставились в потолок. — Ну, я помчался в иностранный отдел, — спохватился он и ринулся из кабинета. Рабочий день подходил к концу. Новые сотрудники толпились вокруг, с тоской поглядывая на дверь. Кафедра опустела. Только в соседней лаборатории Рива Соломоновна с Сусанной Ивановной обсуждали последнюю сенсацию: студентка четвертого курса филфака родила коричневого сына.
Время от времени наша дверь слегка приоткрывалась, и в щель просовывалась птичья голова профессора Бузенко.
— Алексея Николаевича еще нет, ждем с минуты на минуту, — любезно привставал со стула Алеша Бондарчук.
Михаил Степанович недоверчиво осматривал стены, бросал быстрый взгляд под стол и беззвучно исчезал. Так он проделал пять раз кряду.
Наконец, весело напевая, появился Алексей Николаевич. Наверно, существование новой научной группы опять вылетело у него из головы, потому что он с недоумением воззрился на нас. Я деликатно напомнила, что мы в девять часов собрались на первое заседание. Реакция шефа была молниеносной.
— Вот и прекрасно, работа прежде всего, — воскликнул он, плюхаясь за стол в пальто и шапке. Снежинки, тая, струйками текли по его лицу. — У всех есть бумага? Записывайте.
Мы схватились за авторучки.
— Дорогие товарищи, — с привычным пафосом начал Леонов. — Усвойте главное — материалы, записки, отчеты не оставлять на столе после работы. Из кабинета не отлучаться никогда, обедать по очереди, стол должен запираться, ключи уносить с собой. На вопрос: «Чем занимаетесь?» — ничего не отвечать.
— Это от кого ж такие тайны? — спросил лаборант Алёша.
— Здесь воруют все, — твердо ответил шеф, — а в особенности Бузенко.
— Профессор Бузенко? Михаил Степанович? — изумился Алёша.
— Профессор, профессор, — раздраженно передразнил его Леонов. — Таких профессоров сейчас, как собак нерезаных… он двух слов связать не может.
— А последняя монография? Она же премию Обручева получила!
— Грош цена этой монографии вместе с этой премией! — И по тому, как в недобром прищуре спрятались леоновские глазки, мы поняли, что он не на шутку разозлился. — А если вам, Бондарчук, так нравится профессор Бузенко, — скатертью дорога…