Перепуганная насмерть Рива что-то мычала, прижимая к груди банку с кормом.
— Хорошенькое дельце! — вдруг всполошился шеф. Это когда же все являются на работу? А если нагрянет отдел кадров? Когда мы официально начинаем, Рива Соломоновна?
— В восемь тридцать, — хрипло выдавила Рива.
Леоновская лысина побагровела.
— Ни-чего себе, — протянул шеф, — разогнать вас всех надо к чертовой матери!
Он схватил стул и, поставив его в коридоре рядом с урной и шваброй, уселся дожидаться сотрудников.
Первым появился Женя Лукьянов и, наткнувшись на шефа, вытянулся перед ним по стойке «смирно».
— Что это вы явились ни свет, ни заря, Евгений Васильевич? — ядовито спросил Леонов.
— Жена в командировке, сын в температуре, потолок протекает, — отчеканил Лукьянов. Он тоже был не лыком шит.
Леонов махнул рукой и Женя, печатая шаг, проследовал в механичку.
Затем вплыла Сусанна Ивановна. Рыжая лисья шапка, венчавшая высокую прическу, настолько заворожила Леонова, что он впал в оцепенение, и Сузи, поклонившись, плавно, но быстро скрылась в лаборатории. Через несколько минут с шумом и хохотом ввалился Эдик с котом на плече и в обществе двух абсолютно посторонних молодых людей остапобендеровской наружности. Леонов окинул их таким враждебным взглядом, что гости совершенно смешались, а у одного даже вывалился из рук толстенный том «Русская мебель». Однако Эдик сразу же нашелся.
— Здрасьте, Алексей Николаевич, — приветливо улыбнулся он. — Вот привел коллег из Горного, мечтают ознакомиться с нашими приборами.
— Двенадцатый час, товарищ Куров, — ледяным голосом произнес шеф.
— Ишь ты, в какую рань меня принесло, — удивился Эдик. — Я сегодня, видите ли, во вторую смену, с трех то есть, — доверительно пояснил он.
— С каких это пор у нас вторая смена? — опешил шеф.
Но Эдик уже юркнул в мерз лотку. Следом, втянув головы в плечи, прошмыгнули «коллеги из Горного».
В дверях появилась Оля Коровкина, как всегда, нагруженная дефицитом, предназначенным для обмена или продажи на соседних кафедрах. На сей раз это были сапоги. Дочь парторга не могла служить объектом леоновского гнева и потому с веселой развязностью бросила с порога:
— Доброе утречко!
Леонов деловито оценил взглядом обувные коробки.
— Где?
— В Гостинном, на Перинной, — охотно сообщила Оля, уже развязывая зубами один из пакетов, дабы продемонстрировать улов.
— Потом, потом, — спохватился Алексей Николаевич. — А тридцать восьмой есть?
— С утра все размеры были.
Леонов сорвался со стула и ринулся к телефону.
— Танечка, — зашептал он. — На Перинной выбросили сапоги. Вроде бы итальянские. Про пряжку не знаю… Наверное, черные… Нет, деточка, не видел.
В трубке что-то оглушительно заверещало. Леонов молчал, выслушивая упреки в нерасторопности, а потом с виноватым видом повесил трубку. Однако возвращаться на наблюдательный пост не имело никакого смысла: близился обеденный перерыв.
На следующий день Алексей Николаевич решает прибегнуть к новому методу: управлять кафедрой дистанционно. Его первый звонок раздается в восемь сорок пять, и Рива с исправностью автомата снимает трубку.
— Здрасьте, Рива Соломоновна, — раздается знакомый голос с Петроградской стороны.
— Доброе утро, Алексей Николаевич, — пионерским голосом выкрикивает Рива.
— Что, Нина Яковлевна близко?
— Да, где-то здесь, сейчас взгляну… — Рива несколько секунд топчется у телефона. — Наверное, в библиотеку вышла, пальто висит. Она вам срочно нужна?
— Просто дозарезу, — разочарованно говорит шеф. — Как объявится, пусть немедленно звякнет.
Рива поспешно звонит мне домой.
— Нина, вас шеф разыскивает. Похоже, не в духе. Голос мрачный. Не злите его, позвоните ему сейчас же.
Легко сказать — сейчас же. Звонок из дома таит в себе опасность. Великий стратег, проверив меня, позовет по очереди к телефону всех сотрудников. А где я их возьму? Как минимум, мне надо очутиться на кафедре. Я хватаю шубу, вылетаю на улицу, ловлю такси и через десять минут привычно спотыкаюсь о швабру.
В коридоре уже надрывается проклятый телефон. Рива ошалело смотрит на него, не смея поднять трубку. Я делаю дирижерский жест.
— Але, — говорит Рива, ликуя. Как же, как же, давно здесь.
— Доброе утро, Алексей Николаевич. Что-нибудь случилось? — позволяю я себе металл в голосе.