На допросах следователь бил его по голове томом «Капитала», — под рукой не было пресс-папье. По счастливой случайности папино дело попало к прокурору Ленинградского военного округа, — он учился у отца, был способным студентом и окончил юридический институт за два года до войны. Одной его резолюции было достаточно, и через десять месяцев отец оказался на свободе, в госпитале — у него была крайняя степень дистрофии.
Потом по Ладожскому озеру его вывезли «на материк», и он приехал к нам в Молотов, где стал преподавать… историю советского государства и права. В июле 1944 года мы вернулись в Ленинград.
Нюра умерла от голода в сорок втором, упала прямо на тротуаре. А Фаина Израилевна войну пережила. Искореженная полиартритом, с двумя пустыми бутылками из-под кефира, — такой мы встретили ее на улице Рубинштейна спустя лет пять после войны. Она сразу узнала отца, страшно обрадовалась и заплакала. Мы стали навещать ее, приносили продукты. Она жила в крошечной комнатенке за кухней, затравленная «гегемонами», освобождению которых посвятила свои юные годы.
— Па, ну, а может быть, что «стукнула» Фаина? — сотни раз повторяла я.
— Исключено, — упрямо тряс головой отец.
— Значит, Нюра?
— Это невозможно, — отец снимал очки и сильно тер ладонью глаза. — Я помню ее девчонкой.
— Но все-таки, папа, это был кто-то из них двоих!
— Наверно… — нехотя отвечал отец, — но я предпочитаю умереть в неведении.
За стеной, как оглашенный, заверещал будильник, раздались бодрые звуки радиозарядки.
— Нина, ты собираешься сегодня на работу? — этим риторическим вопросом мама будила меня каждое утро. Я открыла форточку, — острая, холодная струя ворвалась в комнату. А за окном было по-прежнему темно, и ничто, казалось, не предвещало рассвета.
Глава X. Обыск
Славки не было на кафедре еще два дня. Наконец, он явился, заглянул в электронку и молча поманил меня пальцем. Мы вышли в заснеженный университетский двор.
— Поздравь, вчера у меня был обыск, — то ли радостно, то ли хвастливо сказал он.
В восемь утра, когда Слава с Ириной пили кофе, раздался звонок. Ирина пошла открывать, крича по дороге: «Кто там в такую рань?»
— Телеграмма, — раздался за дверью женский голос.
Ирина открыла, и немедленно в щель просунулась нога в синих галифе и черном сапоге, как бы предотвращая возможное Ирино сопротивление. Оттесняя ее к стене, в квартиру ввалилось пять дюжих мужчин и две тетки из жилконторы, изображающие понятых.
Когда Славка, услышав странный топот, выскочил из кухни, — в малогабаритной их передней стояло семь посторонних человек и прижатая к стене Ира, онемевшая от неожиданности и страха.
— Капитан Ремитько, — представился один из них, помахав перед Славой красным удостоверением. Затем он сунул ему в нос ордер на обыск и, обернувшись к соратникам, велел приступать.
— Вы с супругой должны оставаться здесь и присутствовать, — сказал он.
В это время, разбуженный шумом, Андрюша позвал: «Ма-ма, кто пришел?»
Ира стояла не шевелясь, крик усиливался: «Ну, ма-ма же!»
Ремитько поморщился.
— Вы что, оглохли, гражданка! Успокойте ребенка.
— Это вы мне советуете? — вскинулась Ира, оставаясь в передней.
Андрюша громко заплакал. Ира все же не выдержала, скрылась в комнате, но через секунду появилась снова.
— Мне с мальчиком в поликлинику надо, — сказала она, снимая с вешалки пальто.
— Не положено, — отрезал Ремитько. — Повторяю, — до конца обыска все должны оставаться на месте.
Ирина бросила пальто и подошла к телефону.
— Куда собрались звонить? — капитан был начеку.
— Матери своей. Скажу, что у нас обыск, пусть сходит с внуком к врачу.
— Вы что, — сегодня родились? — взорвался Ремитько. — Во время обыска звонить не положено.
— А что положено во время обыска? Разъясните, пожалуйста, — едва сдерживаясь, спросил Слава. — У нас опыта маловато.
— Оно и видно, — вдруг добродушно усмехнулся Ремитько, — хотя с вашей биографией могли бы и знать. Ну, ничего, — придет с годами.
Двое гебистов обрабатывали книжный стеллаж в передней. Они брали книги одну за другой, быстро, но очень внимательно пролистывали каждую страницу, потом, растопырив обложку, трясли книгу над полом. Из некоторых выпадали старые программы концертов, наспех записанные Ирой рецепты ватрушек и пирожков. Каждая бумажка просматривалась и откладывалась в сторону. Стопки книг росли на полу.