— Обратно сами поставите или мне потом убирать? — ядовито спросила Ира.
— Не лезьте на рожон, Белоусова, — огрызнулся Ремитько.
Двое других молодцов орудовали в комнате, которая служила одновременно гостиной, столовой и Славкиным кабинетом.
— Советую вам присутствовать при обыске стола, Белоусов, — капитан почему-то кивнул головой в сторону разоряемого буфета. — Чтобы потом не было лишних разговорчиков и нас не обвинили…
— В чем же это я могу вас обвинить? — поинтересовался Слава.
— А чтоб не жаловались, что мы чего-нибудь вам подбросили, — разъяснил капитан. — Имеете законное право.
— Вы все равно подбросите, если вам это зачем-нибудь нужно. А имею я право работать во время обыска?
— Сколько угодно, — любезно осклабился Ремитько.
Славка сел за письменный стол и застучал на машинке. Закончив переднюю, двое перешли в спальню, где был Андрюша.
— Мальчика уведите на кухню, — приказал гуманный капитан.
В кухне, подперев головы руками и избегая Ирининого взгляда, сидели тетки из жилконторы и с жаром обсуждали преимущество финских яиц перед отечественными.
— Не пойму, — размышляла одна. — Почему у них чистые, а у нас загаженные?
— А возьми кур, — горячилась другая. — Ихние как ощипаны! И каждые потроха в целлофане!
Покончив с гостиной, оперативная группа № 1 перешла в кухню. Андрюшу увели обратно в спальню. Едва поворачиваясь между плитой, холодильником и стиральной машиной, доблестные чекисты выгребли из шкафчиков кастрюли, банки с крупой, мясорубку, сковородки… тщательно обследовали духовку, бросая на Иру осуждающие взгляды — мол, вот неряха, вся плита жирная… в нашем доме, к примеру, все блестит.
Долгое время копались в стенных шкафах, — повытаскивали чемоданы со всяким хламом, лыжи, расстелили на полу туристскую палатку, заглянули и вытрясли каждую кеду.
— Ну, не томи, скажи, — нашли хоть что-нибудь? — перебила я Славу.
— Ни хрена. Пустяки какие-то… письмо Белинкова Союзу писателей и несколько стихотворений Мандельштама из Воронежской тетради. Ремитько был очень разочарован — денек оказался пропащий.
Обыск длился шесть часов, после чего капитан дал Славе подписать бумажку об изъятии этих нескольких криминальных листочков.
— По-моему, они собирались еще вытряхнуть во дворе одеяла и вымыть полы, — улыбнулся Слава. — Я только убиваюсь, что мой старик домой отчалил и не был при этом. Дорого бы я дал, чтобы посмотреть эту встречу на Эльбе.
Еще недели две мы ждали карательных событий, — вызова Славки в Большой дом, беседы, угроз, но ничего не последовало.
Времена, действительно, изменились.
Глава XI. Научные будни
— Господи, Боже мой! — вправе воскликнуть читатель. — Да когда же они работают, в самом деле? Что делают из года в год и где их результаты?
Первое научное событие произошло в конце марта. Петр Григорьевич Миронов закончил докторскую диссертацию.
Весенним утром он приволок на кафедру два необъятных тома, предложил сотрудникам ознакомиться и назначить заседание кафедры для предварительной защиты.
— Здесь мой двадцатилетний труд, — повторял он, любовно поглаживая темнозеленый коленкор обложки.
Тома своей величиной напоминали камуфляж, заполняющий кабинет Идальго в 1-м акте балета «Дон Кихот» и, разумеется, никому не пришло в голову к ним прикоснуться. Никому, кроме профессора Леонова. С помощью двух студентов шеф дотащил мироновское произведение до стоянки такси и на неделю окопался дома, погрузившись в проблемы вечной мерзлоты.
Наконец он появился, по обыкновению плотно закрыл за собой дверь и торжественно произнес:
— Ну, Ниночка Яковлевна, доложу я вам… Это полный маразм. Из какой только норы этот Миронов вылез?
— Что за риторический вопрос, Алексей Николаевич, вы же знаете, что он всю жизнь провел в этих стенах.
— Тем хуже для стен, — тряхнул головой Леонов, — В доктора я его не пущу, — мы не богадельня.
— Неужели в работе нет ничего ценного?
Мой невинный вопрос повлек за собой извержение грязевого вулкана.
— Ценного? — с расстановкой переспросил шеф и сардонически хохотнул. — Это жалкий студенческий лепет, а не докторская. Нудная каша из общеизвестных фактов.
— А экспериментальная часть?
— Задворки и зады, все методы и приборы доисторические.
(Ох, злопамятный черт, не забыл установку «Урана»).