Я сторонница счастливых концов. И, надеюсь, что рано или поздно Петя, Боря и тысячи других, рвущихся в науку, — станут кандидатами, докторами, членами ВАК’а.
Но пока что в ВАК’е заседал наш шеф профессор Леонов. Бывал он нередко и Черным оппонентом. Но, как известно, времени сосредоточиться у него не было. Потому я частенько находила на своем столе чью-нибудь диссертацию с вложенной от него запиской: «Н. Я! Я совершенно замотался! Не в службу, а в дружбу, — прочтите и подготовьте мое мнение».
Глава XIII. Конец мироновской драмы
А что же поделывает Петр Грогорьевич, где же наш бедолага Миронов? Не внял упрямый черт предупреждению шефа: «Защищайтесь… а там, как ВАК решит». Другой на его месте после этих грозных слов засел бы за переделки на целый год. А Миронов двинул в Москву к академику Кудряшову. Неизвестно, чем обворожил он старца, но его работу приняли к защите. Шеф с чувством пожал Мироновскую руку.
Зимой Петр Григорьевич защитился. Вся мерзлотная группа специально получила командировки в Москву для моральной поддержки своего босса.
Поездка была урожайной. Оля накупила в магазине «Ванда» кучу косметики, Эдик продал за сотню «Иисус Христос, Суперстар», а Слава Белоусов тиснул в журнале «Крокодил» свою первую публикацию — юмористический рассказ о том, как не чинили фановые трубы.
Петр Григорьевич вернулся на кафедру победителем. Банкет он устраивал в Москве, поэтому мы ограничились пятью бутылками шампанского и килограммом «Кара-Кума». Все выпили, приятно захмелели и целовали Миронова в пышные щеки. Чокаясь с шефом, Петр Григорьевич фамильярно похлопал его по плечу.
— Недооцениваете вы своих коллег, дорогой Алексей Николаевич, не верите в их успех, — вот в чем ваша ошибка.
Леоновские глазки спрятались в чарующей улыбке.
— Счастлив, что ошибся и от души поздравляю, дорогой Петр Григорьевич. Сердечно за вас рад. А вот праздновать рекомендую все же после утверждения ВАК’а, надежней оно как-то… — и шеф отодвинул от себя лабораторный бокал с шампанским.
Тень набежала на сияющее Мироновское лицо, недоброе предчувствие, словно клешнями, стиснуло его сердце. И не зря…
Восемнадцать месяцев ВАК молчал, набрав в рот воды, а Леонов на все наши вопросы только пожимал плечами: «Вы же знаете, что я отстранился».
У Петра Григорьевича обострилась язва желудка, и Ольга Коровкина, прибегнув к отцовскому блату, раздобыла ему путевку в Ессентуки.
Наконец, Леонов сжалился и обещал «против всяких правил, рискуя своей репутацией» разузнать — что и как. Из Москвы он вернулся скорбный.
— К сожалению, к великому сожалению, диссертация ваша не утверждена. Отзыв Черного оппонента самый что ни на есть отрицательный.
— А кто Черный оппонент? — глухо спросил Миронов.
— Увольте от ответа, — развел руками шеф. — Я и так сделал невозможное.
Вскоре пришел официальный ответ из ВАК’а и разгромный отзыв Черного оппонента. Им оказался свердловский профессор Кузин, близкий друг и однокашник нашего шефа. Чисто сработано, нечего сказать…
На Мироновскую беду в Университете началась новая кампания по омоложению кадров: не защитивших докторскую ученых, которым стукнуло шестьдесят, — отправлять на пенсию.
Весной мы провожали Миронова на вполне заслуженный отдых. Шеф произвел фурор, выдав на подарок десять рублей. Профессор Бузенко на радостях расстался с трешкой, остальные сотрудники также внесли посильную лепту. Мы купили спиннинг последней конструкции, а Оля, повалявшись в ногах председателя месткома, принесла в зубах деньги на транзисторный приемник.
Петр Григорьевич сидел во главе стола на прощальном банкете. Его лиловые щеки повисли, мясистый нос отяжелел. Шеф с выражением прочел приветственный адрес в пурпурной с золотыми виньетками папке. Михаил Степанович впервые за двадцать семь лет пожал Мироновскую руку и, будучи мал ростом, клюнул его в воротничок, символизируя поцелуй.
Мерз лотка осталась без руководителя.
Глава XIV. Начало марафона
— Кто же будет возглавлять мерзлотку? — спросила я месяц спустя. Вакантное место не давало покоя, дразнило и манило, хотя без ученой степени получить доцентскую ставку совершенно немыслимо.
Профессор Леонов взглянул на меня с пониманием, надул щеки и издал задумчивый звук «пум-пум».
— Пока не решено. Теоретицки, между нами, самая подходящая фигура — Белоусов. Давно кандидат и дело свое знает. Но практицки это исключено. Он все себе напортил дурацкой писаниной, о продвижении ему мечтать теперь не приходится.