— Похоже, — согласился Крымов. — А главное, понимаешь, два часа подряд ждешь, когда же он начнет убивать…
— И что? — не выдержал паузу Кузьмич.
— Не убивает. А лайнер тем временем уже приходит в порт назначения. Причал оцеплен полицией, и по решительному виду людей в штатском догадываешься, что каждый второй встречающий — агент ФБР. У них в руках фотографии убийцы.
— Но зрители, конечно, ее не видят?
— Молодец! — похвалил Крымов. — И вот, наконец, пассажиры спускаются по трапу и проходят через полицейско-фебеэровский кардон. Вот прошел один из подозреваемых — не схватили. Вот второй — тоже нет. Вот джентльмен в пробковом шлеме и шортах — не он. Вот дама с собачкой — тоже не она. Вот прошел последний пассажир, и он не — убийца-маньяк. Значит, думает в ужасе зритель, кто-то из команды? Но и вся команда спокойно сходит по трапу. Остается всего один человек.
— Капитан! — выдохнул Агеев.
— Да! — воскликнул Крымов. — Но вот незадача — и его пропускают. Более того, полицейские и агенты ФБР начинают покидать причал. И вот тут-то голос за кадром сообщает, что произошла ошибка — убийца-маньяк плыл на другом пароходе. Ей богу, Кузьмич, я никогда — ни до, ни после — не чувствовал себя таким обворованным.
— Понял, — сказал Агеев. — Я и говорю, что напрасно загружал себя английским.
— Ты знаешь, что скромность — штука хорошая, и я это знаю. Но на курсы ты ходил не зря. Ты даже превзошел мои ожидания.
— Как это?
— Ты расшевелил этих людей, — сказал Крымов. — Они при мирились со смертью Мельникова — ничего, мол, уже не поделаешь, а ты, именно ты, заставил их как-то встрепенуться.
— Ну и результат замечательный. Ноль целых и столько же десятых.
— Да ты что, Кузьмич? Мы на верном пути к разоблачению преступника. Смотри, как много нам уже известно. Мельников знал или, скорее всего догадывался, кто анонимщик.
— Если б еще можно было установить с ним связь, — усмехнулся Агеев.
— А связь есть. Ващенко вспоминает, что он сказал: «Это я виноват со своей беспринципностью». Сазонов рассказал, что Мельников обозвал анонимщика гадом ползучим и…
— И крокодилом несчастным, — дополнил Агеев.
— Правильно. А Мельников еще и добавил: «Как же я тебя, крокодилище, раньше не разглядел? Как же я поверил твоим крокодиловым слезам!»
— Я вас понял, — сказал Агеев. — Теперь мне в том тресте предстоит искать человека, похожего на крокодила, или того, кто ходит в туфлях из крокодиловой кожи или с сумочкой из нее.
— Ценю твое чувство юмора, — рассмеялся Крымов. — Но самые ценные показания нам дал Кирилл Викторович Хрунин. Я перечитал анонимки. Он прав. Тот, кто их писал, уже не работает в тресте.
— Но мы же проверяли и тех, кто ушел по собственному желанию, и тех, кого уволили.
— Ну, еще одну категорию людей мы не трогали, — проговорил Крымов.
— Какую?
— Об этом после. Сейчас ты займешься другим. Встретишься с секретарем Мельникова.
— Лидией Константиновной?
— Да.
— Но, Александр Иванович, она была так предана Мельникову…
— Я ее, Кузьмич, ни в чем не подозреваю, — перебил его Крымов. — Ты постарайся выяснить: не сохранились ли у нее какие-нибудь бумаги Мельникова личного свойства или даже служебные. Не исключено, что там найдем какой-нибудь след или намек на него.
— Но и это может не дать никакого результата.
— Согласен. И хотя мне очень не хочется беспокоить лишний раз вдову Владимира Ивановича, его дочь, но придется тебе тогда их навестить. Может быть, у него дома сохранились какие-то бумаги, которые им кажутся неважными, а для нас могут представлять интерес.
— Слушаюсь, товарищ подполковник, — сказал Агеев. Но судя по тону, каким это было сказано, он не разделял уверенности Крымова, что они близки к разоблачению преступника…
…День был ясным, жарким. Квартирка Лидии Константиновны была залита солнечным светом. Всюду — и на широком подоконнике, и на столе, и на старом комоде стояли цветы в горшках. Много цветов.
— Добрый день, Лидия Константиновна, — приветливо улыбался Агеев. Видимо она только что поливала цветы — в руках была детская лейка из пластика в форме лягушонка.
— Здравствуйте, товарищ Агеев, — не удивившись его приходу, сказала она. — Проходите.
— Какая у вас память! — восхитился он. Всего один раз видели меня, а фамилию запомнили.
— Память, знаете ли профессиональная, — объяснила она, жестом предлагая ему сесть за стол.
— Думаю, вы — прекрасный секретарь.
— Владимир Иванович не жаловался. Но все это в прошлом. С понедельника я на пенсии.