В конце концов Гарри сдался. Но вторжение состоится, а это главное.
Гарри закрыл крышку своего красивого письменного стола из орехового дерева и золоченой кожи с нарисованными гербами его и Кейт, трубящими херувимами, фигурами Венеры и Марса, а также с античными мотивами. Наконец он закончил составлять письма. Заиграло в лучах солнца яркое весеннее утро, был конец апреля, ему хотелось поскорее оказаться на улице. Но неожиданно в дверном проеме появился необыкновенно взволнованный Уолси:
– Ваша милость, Вестминстерский дворец горит!
– Что?! – Гарри ужаснулся. – Пожар сильный?
– Все стараются как могут потушить пламя, но, боюсь, огонь вышел из-под контроля. Вестник сказал, пожар вспыхнул на кухне.
– Пусть приведут к причалу мою барку! – велел Гарри. – Я сам посмотрю.
Он пока и подумать не мог об утрате построенного во времена Эдуарда Исповедника старинного дворца, где издавна заседало правительство. Но когда барка прошла мимо причаленных у Собачьего острова судов и обогнула изгиб реки, Гарри увидел впереди столб рвущегося в небо черного дыма. К моменту, когда он достиг Лондонского Сити, пламя уже взвивалось высоко, сердце у Гарри упало, и стало ясно, что стоит готовиться к худшему.
Из-за сильного жара лодочник не мог подойти слишком близко к объятому огнем дворцу, поэтому Гарри пришлось с Темзы наблюдать за тем, как пламя медленно, но неуклонно пожирает дворец. Сильно расстроенный этим зрелищем, король приказал возвращаться в Гринвич; смотреть на пожар и беспомощно ждать, когда здание будет полностью уничтожено, он не мог.
Вечером Гарри и Кейт без всякого аппетита уныло клевали свой ужин, когда в столовую вошел Уолси.
– Огонь потушен, сир, но, боюсь, несмотря на усердие тех, кто боролся с ним, многое пропало. Однако удалось спасти Вестминстер-холл, Расписную палату, крипту часовни Святого Стефана и башню Драгоценностей.
Гарри казалось, что он скорбит по утрате старого друга.
– Значит, королевские покои уничтожены?
– Да, сир. Я сам осмотрел пепелище. Их уже не воссоздать, как и служебный комплекс. Вы будете перестраивать их, ваша милость?
Гарри попытался осмыслить ситуацию спокойно.
– Сядьте, Томас. Выпейте вина. Судя по всему, вам сейчас это необходимо.
Кейт улыбнулась Уолси и налила ему вина в кубок, за что он очень ее благодарил.
– Мне нужно это обдумать, – сказал Гарри. – На воссоздание дворца уйдут годы. А Вестминстер-холл может оставаться местом, где будут заседать суды и проводиться разные государственные церемонии. Но мне понадобится официальная резиденция в Лондоне.
– Там есть замок Байнардс, – подсказал Уолси. – Он в собственности королевы.
– И он прекрасен, – вступила в разговор Кейт. – Я останавливалась в нем с принцем Артуром.
Гарри нахмурился. Ему не нравились упоминания о той брачной ночи.
– Это была лондонская резиденция дома Йорков, – сказал он. – Но сейчас там в основном хранят вещи из гардероба ее милости. Этот замок тесен для двора, и его никак не увеличить в размерах.
– Лондонский Тауэр всегда на своем месте, сир. Ваш покойный отец устроил там великолепные апартаменты для себя и служителей своего двора.
– Все эти здания слишком маленькие, и они устарели. Я пересплю с этим делом.
Утром Гарри осознал, что ему придется идти на компромисс. Если он не может комфортно жить в Лондоне, значит ему стоит поселиться где-нибудь поблизости – в Гринвиче, Ричмонде или Элтеме, но устроиться там по-королевски. Все три дворца находились недалеко от столицы, недолгая прогулка по реке – и вы на месте. А Вестминстерский дворец, точнее, то, что от него осталось, пусть занимает правительство.
Приняв решение, Гарри в тот же день сообщил о нем на заседании Совета, после чего уехал с Кейт охотиться в парке Гринвича.
– Мой камергер хочет уйти в отставку, – сказала она ему.
– Граф Ормонд? Ему уже лет семьдесят.
– Больше, и он хорошо служил мне. Как вы думаете, мой Генрих, можно ли поставить на его место лорда Маунтжоя? Вы знаете, он женат на одной из моих придворных дам, и, я уверена, сослужит мне добрую службу.
Кейт выглядела прелестно на своей кобыле, тонкие завитки золотистых волос вились вокруг ее лица, и в тот момент Гарри готов был отдать ей весь мир. А Маунтжой – хороший выбор.
– Ничего не имею против, – искренне ответил он. – Маунтжой славится по всему христианскому миру своей ученостью. Он очень просвещенный человек. Вы знаете, что одним из его учителей был Эразм?
– Вы говорили мне! Он дружит с Томасом Мором и другими гуманистами, они переписываются на древней латыни, к тому же он давно и верно служит короне.