В новом поместье, уютно спрятанном среди апельсиновых деревьев и розмарина, ещё пахнущем свежеструганной сосной, с зелёными рамами окон и дверями того же цвета, полковник — худой до болезненности, типичный англ, пытался оказать дикарю капитану церемонно-вежливый приём.
До момента входа в гавань ОДНОГО корабля, полковник не сомневался в прибытии эскадры. Но увидев только «Морского Мозгоеда», он, истерически громко отсмеявшись, решил, что, вероятнее, имеет дело с кучкой убежавшего от правосудия клейменого мяса. Разгромленные линейные корабли Восточного Роммского Флота, казалось, не волновали его взор. Меж тем их остатки продолжали догорать, освещая залив даже в свете яркого утра.
Шагнув из огненно-яркой удушающей жары в прохладу просторной комнаты, капитан и сопровождавшие его лица, в первый миг ослепли и лишь через некоторое время смогли посмотреть вокруг.
Заместитель Губернатора, вежливо предложил им сесть и приготовился выслушать…
***
Пока Станислав разбирался с начальством, Теодор решил заняться случайно свалившимся на них хозяйством…
Сразу за фортом расстилался субтропический лес, уходящий от города на холмы и, превращающийся там в непролазную чащу. Рядом река несла с гор свой чистый и не успевший нагреться поток в широкий залив. На обрыве, при впадении реки в море и возник — гигантский каменный форт.
У реки показалась небольшая кавалькада всадников. Две лошади тащили повозку… Через некоторое время, один из всадников, по своему виду земледелец, отделился от группы, и подехал к холму.
— Ваши солдаты, господин, — обратился к нему всадник, — не примут ли у нас тела?
— А кого везёте? — просто из любопытства спросил Гризли, рассматривая замечательного скакуна под седлом.
— Так губернатора ж с семьёй — потонули, горемычные. И чего его понесло на лодке-то кататься? Вы уж не откажите, разберитесь сами. У брода течение всех на пятый день и вынесло. Смердят…
Пока принимали телегу с грузом, пока Теодор искал врача из форта, чтобы сдать тела, пока сообщали Станиславу — приблизился полдень…
Маркиз Виллигби, как официальный представитель Её Величества по внешним делам на Востоке, имел огромные полномочия. Привыкший к удобствам и светской столичной жизни, он желал быстрее осмотреть, как соблюдается порядок, установленный Империей в восточных колониях и, честно выполнив на этом свою миссию, вернуться домой.
— А из-за утонувшего невесть как идиота, — жаловался он Станиславу, — я должен задержаться!
— Да? — удивился граф. — Но почему этот болван должен вас задерживать?
— Надо заменить его. После всего, что произошло сомнительному заму не место в кресле губернатора. Но на кого его поменять? Где найти такого самоубийцу….
— Ага! Но зачем вам задерживать себя? Вы имеете такого человека. Это же ваш секретарь — виконт Серж Невтон младший. Для него не надо особых инструкций. Он в курсе Ваших дел и вполне может временно заменить постоянного губернатора.
— Да? Я думал об этом… И почему нет? В принципе, он подходит. А согласие, я могу и не спрашивать! В конце концов, это жизненная необходимость.
Маркиз тут же сообщил о своём решении, господину Невтону, и тот остался стоять с открытым ртом… Ни о чём подобном он никогда даже и не помышлял. Поэтому, минут через сорок он подошёл к маркизу и, робко дотронувшись до рукава своего шефа, попросил отставки с такого высокого места.
— Что это ещё за новости?! — тут же взъярился Виллигби: Вы немедленно займётесь исполнением своих обязанностей!
— Нет, маркиз, есть и другие причины. Я мечтал поехать домой. Я соскучился по зелёным улочкам Линдона… — он вздохнул, — Я боюсь оставаться здесь один…
— Это приказ! — подумав о перспективе остаться самому, вновь вспылил маркиз.
Почти визжащий голос маркиза слушали все. А он уверенно распекал виконта за колебания к открывшейся перед ним сказочной перспективе карьерного роста. У Станислава разболелась голова. Он хотел, как можно скорее, убраться из этого города и уйти на морской простор от дрязгов, страхов и интриг.
Наконец, вопрос был решён, и в присутствии солдат и бледного коменданта форта были подписаны все соответствующие документы, скреплённые именной печатью маркиза.
После чего, все отправились в дом губернатора, дабы навести, наконец, надлежащий порядок и арестовать предателя.
Заместитель губернатора сидел за столом перед ними, чувствуя себя здесь полноправным хозяином, и готовился выслушать проникновенную речь просителей…
Неловкое молчание затягивалось.
Наконец, окончательно разозленный ситуацией, виконт встал.
— Вы, кажется, некий Милвертон! — сказал он. — Вот Вам мой письменный приказ о вашем аресте.
Полковник уставился на маркиза, как на прокаженного:
— Что?! Проклятье!.. Кого? Арестовать меня?!
— Вы сняты с должности и арестованы за предательство и измену Её Величеству. Вашу шпагу! Вас отдадут под суд!
— Да кто вы такие?!
— Я — маркиз Виллигби. Депеша о моем прибытии пришла три месяца назад.
С холёного лица полковника тут же исчезли следы раздражения. Оно просто вытянулось и приобрело цвет слоновой кости.
— Но, милорд… — начал он.
— Вы арестованы за измену, — маркиз махнул рукой виконту.
Внезапно, когда арестованный проходил мимо, лицо его перекосилось от ярости, и, выхватив из рукава кинжал, он, без замаха, попытался вонзить его в грудь Виллигби. Станислав успел перехватить движение, и стальная хватка заставила оружие выпасть из рук проходимца. Полковник дёрнулся и, толкнув растерявшегося маркиза прямо в руки виконта, выпрыгнул в окно. Раздались крики, ругань, одиночный выстрел и яростный топот подков по мостовой.
Полковник Милвертон бежал.
Пришедший в себя, маркиз Виллигби низко поклонился капитану со словами: «Я Ваш вечный должник, граф! Вы опять спасаете нас».
***
Из записок Ромео Рамзеса Мастифа Злата.
…Жизнь — это череда неприятностей!!!
Скорее всего, так думала моя, теперь уже мёртвая, мать. Я помню только её запах — и она испарилась навсегда из моей жизни, едва я и мои братья открыли слезящиеся глазёнки и встали на трясущиеся лапы. Зато я прекрасно помню: шум, лай, грохот, резкий запах дыма… И её дикий визг.
В ту безлунную ночь я проснулся, чтобы окончательно подкрепиться. Представьте моё удивлённое возмущение, когда вместо вкусного и сбалансированного набора белков жиров и углеводов, я обнаружил у себя во рту суховатое ухо своего младшего брата. Мы больше не спали. У всех болели животы, и мы хотели есть. Всегда надеясь на лучшее и веря оптимистическим прогнозам, я ждал, что мамуля, слегка излишне влюбчивая особа, проветрившись с компашкой представителей противоположного пола, к утру вернётся с милой улыбочкой на морде лица. Но подобное оказалось только дымом. Наступил день, и бурчание в наших животах стало громче, поэтому все стало предвещать надвигающуюся катастрофу. Сиротливо дожевывая братское ухо в компании малолетних дурачков, я, однако, продолжал верить, что в мой рот скоро упадет хоть капля молока.
Вот так просто и без изысков, в безлунную ночь, меня приняла в свою стаю тёмная часть моей жизни.
Трудно теперь даже представить, как я не подох в последующий месяц. Сначала они вытащили нас из мягкой и сухой спальни, и я слышал гогот нового вожака: «Оборотни нас попомнят, об камень их, братья! Мне одного — будет цепным!». Затем толстая жена конюха раза четыре в неделю старательно выделяла мне размоченного хлеба и тонкие птичьи гнилые кости, (до сих пор не могу смотреть на вареные выкидыши камбуза), и я всегда чувствовал рези в голодном желудке. При этом кости мне кидали с таким видом, будто выделяли кусок парной вырезки. Конюх с женой ежедневно кричали, что меня проще добить, чем прокормить, и что держать такого, как я — опасно. А когда, однажды я смог вылезти посмотреть на луну, то случился кошмар.
Женщина визжала по поводу прогулки на свежем воздухе за тремя крысами и съеденной половины картофельных очисток из свиного корыта. Но выбирать мне было нечего, и я молча терпел.