— Ничего, все нормально, надо успеть… Успеть…
Глава 22
Иногда, день начинается с подарка — чудесного утра, когда ты бодро и весело выскакиваешь из корзины и бежишь за лучом солнца на свежий воздух!
В такие моменты исчезают любые сомнения в правильности совершаемых поступков, и я решаю провести утреннюю инспекцию корабельного трюма. Там, в тиши и сумраке кладовых, всегда можно провести ревизию и нагнать ужаса на кого-нибудь небольшого и юркого.
Этот день тоже начался чудесно и проходил под лозунгом: "Удачной тебе охоты, Рамзес!". Поясню: если в трюме шляется пират, (а я не люблю эту категорию двуногих), да если он ещё и с бутылкой, то производимый им шум похож на шум камнепада и водопада одновременно. Естественно, в этом случае разбегается всё живое вокруг, и охота сорвана! Поэтому только утром охота может удаваться! Утром не шляется никто.
Неторопливо обследуя этот непривычно тихий мир моих мечтаний, я следовал по знакомому мне с детства маршруту к загончику в самом конце трюма. В нем по утрам совершали променад мои милашки.
Хочу заметить всем, какие необыкновенные виражи в эволюции позволяет себе наша мать-природа. Перед нами — птица. Не летает. Любит есть. Хорошо набирает вес. Быстро превращается в инкубатор для производства яиц и издаёт милые моему сердцу кудахчущие звуки.
Подумав об этом и вспомнив о диком лесе, я из обычного философа сразу превратился в весьма агрессивного хищника. Я крался, почти не касаясь лапами пола…
Имелось десять нелетающих птиц. Себе наметил самую крупную неповоротливую и достаточно пожившую курицу, решив, что она уже отслужила свой яйцекладущий век, и пора ей подумать о функции наполнителя подушек. Но кура взяла с места, несмотря на свои преклонные года, как пушечное ядро. Да и вся инкубаторная стая рванула вперёд быстрее аргамакского скакуна! Мои четыре лапы отставали от них всего метра полтора, но я гнал их в узкое пространство между балками трюма и ящиками. Дуры ровненько влетели, куда мне и требовалось! «Сладенькие вы мои!», — подумал я и, затормозив, облизнулся!
И, несомненной является аксиома: "не летающая птица, загнанная в угол — это обед! Торопиться мне было некуда, и я сел, ещё раз облизнулся и не спеша вошёл в проход. Но, как известно, цыплят считают по осени. Птички были рядом, но кроме них, там стоял жердеобразный, крайне не приятный объект с метлой и злыми искрами в маленьких глазёнках. Они горели безумным желанием мести, а, тусклые обычно, щёки налились ярким цветом заката. Кривоватое тело говорило всем о вреде кровосмешения! Имя ему — Хьюго Пью!
Он одарил меня полным злобной ненависти взглядом, а потом заботливо наклонился к пыхтящей старушке. Её внешний вид утверждал, что спринтера из старой курицы не получилось.
Субъект заскрежетал зубами и медленно, но верно стал снимать ремень… Намотав его на кулак, он со словами: «Ну, радость моя, ты доигрался! Иди сюда, собаченька!», — стал приближаться ко мне. Не надо быть гениальным, чтобы не понять его намерений. Поэтому я развернулся и с достоинством поспешил удалиться из коридора. Субъекта я тщательно запомнил и принял решение находиться от него на удаленном расстоянии.
***
На море в это время года стояла отменная погода. Ночами, когда на тёмном небе появлялся Млечный Путь, и созвездия начинали свой хоровод, Мелорны, прижавшись друг к другу телами, о чём-то вели свои беседы…
С рассветом на востоке появилась нежно-персиковая полоса, означающая скорый восход, и Рамзес, потягиваясь, выходил на полуют, встречая новый день… Но солнце выкатывало свою колесницу, и наступало время людей.
Ден проснулся ещё до того, как солнечный диск окончательно залил мир светом, и теперь парень обозревал свою каюту в полубессознательном сомнении.
Ден лежал и думал, что, вероятно, бредит, или спит. И что ему ни в коем случае нельзя просыпаться.
Тем не менее, ему стало интересно… Он повернул голову туда, где в прошлой счастливой жизни стоял его стол. Стол стоял на месте…. За столом, положив на него голову, спал Теодор. И храпел. Но вот его шкаф, в котором вместо одежды лежали такие важные предметы, как маленькая рогатка, или его большое увеличительное стекло, пучок красивых перьев с острова, там же стоит большая иллюстрированная энциклопедия, купленная им самим в Нью-Дели на все скопленные деньги.
«Замечательный сон», — подумал юноша.
В этот момент Теодор всхрапнул как-то особенно руладисто, Ден вздрогнул, и затаившаяся до поры боль пронзила его. От неожиданности парень застонал и попытался перевернуться. Боль накатила ещё раз, и захотелось сразу кричать и выпить воды…
Проснулся и подскочил Теодор.
— Денчик, ты меня слышишь? Что, что ты хочешь? Сейчас… На… Осторожно… Погоди, я помогу… Ну ты, засранец! Станислав тебя убьёт, когда поправишься! Зачем всех обманул-то! Зараза! Хорошо, что ты просыпаться стал. А то три дня, всё спишь и спишь… Вчера устроили совет! Идём домой! Мери-то наша… Ждёт маленьких Маасов… Хе-хе…
Из совершенно гладко обструганной доски, невесть как, выросла женская рука и с не девичьей силой дала щелбан сплетнику по затылку.
— За что? — возмутился Леопард!
Ладонь сжалась в кулачок, и рука исчезла.
— Ты, очнулся, мальчик? — прошелестела Дева, — как же ты нас всех испугал…
Деннис закрыл глаза и, в первый раз после страшной смерти матери, беззвучно заплакал. Незаметная слеза скатилась по скуле и спряталась в подушку. Когда в каюту вошли Боб и Станислав, парень уже опять спал. Он поправлялся. Его ждали родные…
***
Великолепный фрегат, носящий имя «Виктория», был классическим произведением искусства, такие суда сооружались на верфях Гилландии. Его формы полностью характеризовали его содержание. Четкость и красота линий, свойственная людям высокой крови, классически сочетаемая с богатством и простотой внутренней отделки, практически ставили подпись росчерком корабелов, кем являлся хозяин этого корабля.
Комфортные каюты, больше напоминающие покои, были полны солнечного света, который лился через втрое увеличенные и основательно укреплённые металлическими резными переборками окна. Простая форма кровати выдавала пергамскую березу, а драпировка радовала арабской золотой вязью.
Герцог Ампл, владелец фрегата, так странно и неожиданно покинувший свой пост руководителя ГПУ, прогуливаясь утром по палубе, отметил, что небо уже не так безоблачно.
После их выхода из внутреннего моря в открытый океан погода стала менее устойчива. Видневшиеся ещё вчера гористые берега Триумвирата к утру истаяли в синем мареве океана.
— Похоже на нас надвигается шквал, мы были вынуждены уйти от берегов, — сказал герцогу стоящий на корме Коль Вудро, которого по прихоти Его Высочества все называли профессором-энтомологом: В такое время года мы вряд ли быстро доберёмся до Нью-Дели.
Энтомолог не обманулся в своих предположениях. Уже после двух часов, с востока пришёл шторм. Всю ночь корабль боролся с непогодой и только к утру, слегка потрёпанный бурей, он проплыл мимо портового мола, живописно созданного самой природой и только слегка подправленного людьми. Пройдя дикий сад из переплетения буйно растущей зелени и отметив исчезновение огромного каменного форта, корабль, вошёл в гавань Тиберия — одного из самых старых и известных городов Римского Триумвирата. Тысячелетний город блистал старой и современной архитектурой — площадями, палаццо и соборами, в которых хранились останки Великих корабелов.
Очень быстро от белого мола к «Виктории» направилась барка, в которой важно статный возвышался иезуит в фирменной серой сутане военного чиновника высокого ранга.
… Прошло три недели с того момента, как «Виктория» вышла из территориальных вод Бритландии. Герцогу всё чаще снились странные сны, а путешествующие с ним учёные мужи всё сильнее напоминали каких-то неуловимо знакомых ему людей.
Прекрасная Маргарет стала реже встречаться с ним, и сегодня, проснувшись, герцог впервые за последний месяц, осознал, что всё вокруг него не сон. А его сны — это его собственная память и мысли. Чертыхнувшись, полураздетым, он выскочил из каюты. Корабль стоял в порту. Леди Маргарет на причале торопливо садилась в открытую коляску…