— Сколько?
Брунгильда повернулась всем торсом, превышающим объёмы принадлежащей ей недвижимости, и с тем же видом пошла к господам. Ожидаемая казнь преступника к огорчению толпы была отложена.
На периферии слышимости, почти ультразвуком, кричал мистер Браун:
— Никакого выкууупа! Это цееееннноеее живооотнооое!
— Бесценное животное! — подтвердила жена, переложив скалку в правую руку.
— Ваш слуга, мой лорд, натравил собаку на собственность семьи Браун, мы подозреваем сговор с целью наживы. Требуем возмездия или достойной виры.
— Сколько, — про себя перекрестился граф.
Затем состоялся торг, и торжественное празднование успешно завершенного мероприятия. Ближе к вечеру, совершенно пьяный мистер Браун, заплетающимся языком рассказывал сменившим на посту Хьюго и Станислава, в чем же смысл жизни счастливого фермера:
— Жена она, конечно, молодец, — объяснял бывалый семьянин Дену и Леопарду, — но жену можно найти другую. А такую свинью, никогда!
Глава 29
…Все началось с того, что нашему Капитану приспичило сходить и порыться в сокровищнице. В результате, на свет было извлечено тотемное изображение Бога-оборотня и описание его:
«Неизменно гордый и уверенный в себе, Безумный Принц Обливиона, стоя как-то на пятый день Середины года среди бесплодных пиков Скайрима, решил предложить Хирсину пари. Бог-Охотник материализовался, ибо то был его день, и заинтриговала его самонадеянность Шеогората.
…Притворно смутившись, хитрый принц предложил состязание — пусть каждый из них вырастит зверя, и через три года, час в час, на этом же месте их питомцы сойдутся в смертельной схватке. Не выразив никаких эмоций на своей устрашающей физиономии, Хирсин согласился. Оставив после себя лишь облачко поднявшихся снежинок, принцы вернулись каждый в свое царство.
Самоуверенный, но знающий Шеогората, как ловкача, Хирсин тайно взрастил жуткую тварь в своем скрытом домене. Он призвал древнего даэдрота и пропитал его отвратительным проклятьем ликантропии. Чёрное, как смола, сердце, зазубренные челюсти… У этого невыразимого кошмара не было равных даже среди величайших охотников Хирсина.
Прошло три года, в назначенный день Хирсин вернулся на условленное место. Шеогорат уже поджидал его, сидя скрестив ноги на камушке, и тихо насвистывал. Принц Охоты ударил копьем оземь, вызывая своё сверхъестественное рычащее чудище. Сняв шляпу, спокойный, как всегда, Шеогорат встал и отступил в сторону, открыв взору крошечную пёструю птичку, устроившуюся на камне. Она сдержанно чирикнула, голос её был чуть слышен в порыве ветра.
Стремительным рывком даэдрот прыгнул к камню, оставив от него лишь кучу осколков. Полагая себя победителем, монстр оскалил окровавленные челюсти в насмешливой ухмылке, и тогда очаровательная песенка усладила бодрящий воздух. Маленькая птичка легко поскакала по морде взбешённого даэдрота. Шеогорат со сдерживаемой улыбкой наблюдал, как крошечное существо вспрыгнуло на осколок камня, застрявший в чешуе огромного зверя, прямо меж его пугающих глаз. С яростным воем, оборотень ослепил себя, пытаясь избавиться от помехи. Шли часы. Хирсин, со стыдом, смотрел, как самый совершенный его питомец методично уничтожает самого себя, пытаясь расправиться с птичкой, похоже, не обращающей на него никакого внимания и всё поющей одиноким скалам свои грустные песенки.
Когда же чудище, наконец, пало, Хирсин, в ярости, спалил искалеченный труп и отступил в своё царство, сыпля ругательствами на забытых языках. Его проклятья всё ещё висят над теми вершинами, и никто из путешественников не задерживается в тех краях, опасаясь встретить там воплощение ужасного божества.
Шеогорат посадил крошечную певунью себе на плечо, повернулся, спустился с гор и направился навстречу тёплым ветрам и ярким закатам Абесинского побережья, насвистывая в унисон с мельчайшим из воителей Тамриэля».
… Этот текст дважды читали в Большой Гостиной.
Вечером того же дня, я, как обычно, отправился спать к Полине, но с удивлением и обидой узнал, что сплю я теперь без неё, в своей собственной комнате…
Прошло три дня. Я всё больше чувствовал себя брошенным и одиноким. Я впадал в депрессию. Куролюб не радовал меня своим видом, в лес мне не хотелось, и охота на крыс на конюшне больше не радовала. Я понял, что остался один. Меня боялись.
Наступила осень. И Станислав торопился уплыть до наступления зимних штормов.
На нашу стаю это событие действовало по-разному. Теодор купил себе пару новых бандан и персональный большой бочонок крепкого вина.
Бочонок до сих пор не был увезён на корабль. По вечерам из него наливалась красная маслянистая жидкость, и я подозревал, что бочонок поедет на «Морской Мозгоед» пустым. Вино навевало грусть, и из комнат слышались меланхоличные завывания, от которых леди Маргарет хваталась за голову, Станислав мрачнел, а Ден брал в руку башмак и колотил им в стенку. После каждого стука Теодор делал передышку, потом сообщал стенам и мебели, что осень — это смерть старого года, и, как и всякая кончина, она тоже нуждается в оплакивании. Потом, некоторое время он молчал, и песнь повторялась снова.
Я решил, что настроение Теда мне подходит и… Переехал спать к нему. По вечерам мы стали петь вместе.
В тот знаменательный вечер Теодор пел особенно заунывные песни, в окно светила полная красная луна, и это, в конце концов, вызвало у нас обоих острый приступ тоски. Поэтому, мы выбрались через окно и пошли погулять. Дойдя до теплицы, мы встретили Мери и были несколько удивлены узнав, что ей тоже грустно. Эта достойная мать сообщила опешившим нам, что хочет быть похоронена здесь под кустами роз. Новизна её решения заключалась в том, что Мери, выбрала доступное место. Последнее время она была увлечена оккультизмом и готовилась перейти в мир иной где-то невероятно далеко. Пираты, не без причин, полагали, что смогут дотащить её труп до места вечной стоянки не все.
Присев на любезно подставленный Мери сук, мы запели втроём… Совсем скоро к нам присоединился Деннис. Его любовь перешла в фазу отчаянного обожания, у шкипера открылось нервное обжорство, и как следствие, начались проблемы с желудком. Презирая простейшее средство — сократить количество пищи — он раздобыл огромный пакет соды и регулярно давился ей после еды. Сдержанная леди Маргарет как-то спросила:
— Зачем Вам сода, Деннис, может быть, вам надо есть немного меньше и придерживаться диеты? Это же вам вредит.
— Это не на пользу, — подтвердила Полина, — дело дойдёт до язвы!
Тут Боб брякнул, явно не подумав, что Полина должна порекомендовать болезному пирату хорошую диету. Полина же с восторгом восприняла это предложение.
— Конечно, — сообщила она и без того голодному Дену, — тебе поможет моя диета из апельсинового сока и салата. Или есть ещё диета из отварной рыбы и овсяной каши. Или нет, тебе надо есть молоко и сырые овощи.
С тех пор Ден под присмотром фанатично горящих глаз покорно грыз морковь. Вечерами он делал вылазки на кухню, а потом пил соду.
Под пение коллектива я вспомнил про охоту. Не только для меня, но и для Гризли наступившая осень означала внезапную вспышку массового кучкования уток на озерах. Теодор исходил все предместья, перезнакомился с охотниками и, будучи специалистом по собиранию ржавого хлама, приволок очередную двустволку. В отведённых ему покоях мне нравилось всё, кроме тяжёлого и едкого запаха смазочного масла, капли и лужицы которого я встречал на всех предметах помещения.
— Крррасоточка, — восхищался он особенно сильно смазанной поверхностью приклада.
Перед сном Теодор любил вскинуть ружьё и, видя перед собой воображаемую стаю уток, целился в потолок.
Но я был благодарен ему. Потому, что по утрам, на заре мы регулярно шагали сквозь туман. Настреляв с пяток крякающих созданий и получив массу положительных эмоций, мы возвращались, давая оставшимся бедолагам придти в себя.
Мои глаза закрывались, пение медленно переходило в хрипы. Люди и Мелорны смотрели на луну, я спал…