И Боря вдруг запел наш факультетский гимн, сначала тихонько, с улыбкой, невнятно, а потом все громче, смелее. И вот я уже подпеваю ему:
Поздно вечером, когда мы прощались с Борисом в прихожей и он уже натягивал пальто, собираясь уходить, в дверях неожиданно возникла бабушка. Вытащив из кармана передника сложенную вчетверо пятирублевку, она демонстративно протянула ее Борису:
— Это вам, Боря, за труды, — и гордо распрямила свою старушечью спину.
Боря стал пунцовым. Возникла тягостная пауза. Все словно оцепенели.
— Спасибо! — сказал Борис, оправившись от смущения. — Но в таких размерах на чай не берем. Вот внучка вам объяснит.
Он посмотрел на нас печальными глазами, вежливо и чуть церемонно поклонился бабушке, пожал руку мне и ушел.
— Ну за что ты человека обидела, бабушка?
— За что? А ты не понимаешь, за что? Стыд бы поимели: Танька соками торгует, Ванька в ресторане прислуживает… Я все слышала, здесь стены тонкие… Их пять лет учили — для чего? Для чего, я тебя спрашиваю? И стипендию платили. Платили или нет стипендию?
И бабушка вдруг стукнула кулаком по столу с такой силой и так блеснула глазами, что я ясно увидела ее молодой, в красной косынке, на трибуне, а вокруг комсомольцы шумят, а за окном двадцатые годы… Ох, бабушка, бабушка!
— …На них государство надеялось, думало, специалистов растит, а они… Тьфу! Пирожки ни с чем — вот вы кто!
И, хлопнув дверью, она ушла к себе.
С Борисом Карелиным мы встретились снова года через два. Я мерзла на остановке автобуса, когда ко мне подкатили новенькие синие «Жигули». Дверца распахнулась, и знакомый голос крикнул:
— Залезай, подвезу!
В салоне было тепло, тихо играла приятная музыка.
— А ты сам-то куда едешь? — спросила я.
Он пожал плечами:
— В неопределенном направлении.
Боря, в распахнутой дубленке, вальяжный, за рулем собственной машины, смотрелся как на картинке. Он раздобрел, а лицом, пожалуй, поскучнел немного.
— Ты все там же работаешь, в Лентрансагентстве?
— Да, но теперь шофером. Здоровья нет мебель таскать. Как тебе моя игрушка? — Боря похлопал по рулю.
— Хорошая игрушка.
— Шестерочка. Новая. Месяц назад купил.
Мы помолчали. Разговор почему-то не клеился.
— Может, зайдешь чашку кофе выпить? — спросила я, когда мы подъехали к моему дому.
— Спасибо, не могу. Мне еще поработать малость надо. — Он заговорщически подмигнул. — Из вашего района сейчас косяком едут.
— Кто? — не поняла я.
— Клиенты. — И он кивнул в направлении стоянки такси, где выстроилась длинная очередь.
А-а-а…
— Что делать, — развел руками Борис. — Жить-то надо. Как говорится, не в деньгах счастье, но и не в их отсутствии. Правильно?
— В общем, правильно.
— Ну вот. Передавай привет бабушке, она у тебя славная. Надеюсь, уже не сердится на меня?
Боря захлопнул дверцу и, высунувшись из окна, оглядел меня критически.
— Слушай, а хочешь, я тебя по блату к нам в контору устрою? Диспетчером. Хорошее место. Приоденешься. Ей-богу, не пожалеешь. Подумай, а?
Татьяна Бутовская
Грацие, синьора!
Он пришел в двенадцать пятнадцать — в точно указанный диспетчером «аварийки» срок.
— Ждали?
И ярко улыбнулся. Сверкнули ровные, как у киноактера, зубы.
— Проходите, проходите, — заторопилась я. — Над раковиной из трубы…
— Момент! — сказал он. И, стягивая кожаный пиджак, спросил: — Где тут у вас вешаются?
— Вот, пожалуйста! — распахнула я дверцы стенного шкафа.
Он аккуратно пристроил пиджак на «плечики», тронул расческой рыжеватые кудри.
— Позавчера, когда муж чистил картошку, — начала я свои объяснения, — из трубы…