Я рассказал Святославу Теофиловичу, что в записях моего отца есть целая «программа» Скрипичного концерта Моцарта[89]… Ангел разговаривает с нами, когда мы еще в животе матери. Ангел и Плод.
— Ваш отец занимался на скрипке? Интересно…
И попросил рассказать ему все, «что мне известно про того ангела».
— Вот видите, очень многое совпадает. Ведь мы же не сговаривались… Теперь послушайте, что я вам скажу…
Вы устроили выставку у меня дома из ваших картин. Они профессиональны, хотя и недостаточно самостоятельны. Ирине Александровне и Нине Львовне они пришлись не по вкусу, а мне одна картина понравилась[90]. Я ее захотел у Вас купить.
Вот что было на ней: Моцарт — тот, которого мы знаем, не очень симпатичный, с портрета Ланге, — держит на руках Моцарта — обворожительного младенца. Моцарт с липкими пальцами, поедающий нокерлы, и Моцарт — ангел[91].
Такое сегодня приснилось. Это все результат вчерашних споров. Мало того, что Олег от Моцарта шалеет, так теперь и вы. Я со всех сторон окружен!
Но если вы думаете, что открыли что-нибудь новое, — вы ошибаетесь. Такой Моцарт, который мечется между светом и тенью, Моцарт в подвешенном состоянии мне известен. Именно его я и не могу ухватить. Чем больше пытаюсь, тем больше ускользает.
Шуберт — это пространство Бога, абсолютное, там нет раздвоенности, нет этих судорог. А Моцарта надо остановить, чтобы успеть рассмотреть… Но именно это и недоступно.
Помните марш из «Волшебной флейты», когда они идут через водопад? Непостижимо! Особенно, когда смотришь клавир. В правой руке — божественная длань, совершенно бесформенная — как ветер… А в левой — похоронный марш, с литаврой… как в замедленной съемке. Бергман этого ничего не понял[92]. Вот и я не понимаю. Конечно, прыщавую девочку на увертюре в любом случае надо убрать! У Бергмана есть один хороший кадр, смешной. Змей, отыграв свою сцену, ходит за кулисами и, кажется, курит. Когда разговор о Моцарте… я тоже хочу курить.
Курение Рихтера — тоже акт творчества, хотя более напоминает курение «папироски». Рука устанавливается на локоть, взгляд и сигарета устремляются в потолок. Затяжки едва заметны, дым выпускается кольцами, с небольшим пыхтением.
Наша «великолепная четверка» замечательно играла «Диссонантный квартет»[93]. Это начало сильно на меня действует. (Пытается спеть). Вот видите, не могу запомнить!
В а-moll'ной сонате, во второй части тоже есть эпизод, когда забываешь, что это Моцарт. Ну, Прокофьев или Стравинский… Но это ничего не объясняет, только больше запутывает.
А-moll'ную сонату чаще всего играю из Моцарта, всегда с удовольствием, но не получается… никогда! Как заколдованная.
B-dur'нaя для меня легче. Ее папа играл, так она для меня и осталась — как знак папы.
Первая часть — романтика. Папа ухаживает за мамой. Очень похоже на арию Папагено с колокольчиками. В общем, цветочки…
Вторая часть — предчувствия. Они часто одолевали папу. И однажды это началось. Появился господин… Но мое правило — ничего об этом не рассказывать. Биография — это самое низкое. Бульвар. Окружающая действительность — еще ниже. Вы хорошо знаете биографию Брамса? Что долго преследовал Клару, а еще что[94]? А биографию Франка? Они совершенно выдыхаются в музыке, от жизни им нужно замкнуться. Вы можете себе представить Шуберта с телефонной трубкой? Я не хочу, чтобы обо мне говорили: «Вчера с дядь Славочкой смотрел «последние известия».
Должно быть больше тумана. Вы же не знаете, был Шекспир или не был? Мне, например, все равно. Важно, что есть текст, а какое имя — отчество… Я это, конечно, не для сравнения. Просто важно, чтобы занавес был опущен. А потом, когда отвешу последний поклон, Вы занавес откроете… А там — ничего. Пу-сто-та. Совершенно пустая комната. Только кучка пепла. Для меня, например, подозрительно, если останутся гаражи, замки и много красного дерева…
Третья часть — не вписывается в мой замысел. Все бегают вокруг моей мамы. Есть моменты суеты, нетерпения. Как будто ее торопят, чтобы скорей появился Светик. Наконец, каденция и долгожданное разрешение. Правда, было бы симпатично? Но, согласитесь, это будет смешно, если я появлюсь под такую лучезарную музыку. Это был бы не я. Никакого сходства!
С Моцартом так всегда. Начинается хорошо, вроде бы все получается… Как доходит до какого-то выплеска — крах! У него — карнавал, у меня — опускаются руки…
Больше всего люблю самую раннюю из F-dur'ных сонат. Вторая часть совершенно особенная — моя первая влюбленность. В кого? — а вот не скажу…
Конечно, если послушаешь Гульда, то чувствуешь себя моцартианцем. Кажется, что его долго держали в темном подвале со связанными руками. А потом вытолкнули на палящее солнце..
Вот Олег очень легкий человек, у него дух — моцартовский. Может, он сделает из меня моцартианца? Но тогда и бахианца, и шубертианца, и шопениста, и скрябиниста. Мне нужно все… или ничего!
К Скрябину, как ни странно, меня подтолкнул Фальк. Он рассказал о «борьбе с тяготением». Я долго не понимал, что это значит, а потом представил как земля уходит из-под ног… и получилась Шестая соната!
В «Супрематическом зеркале» есть очень экстравагантная мысль[95]: «Если пути Бога неисповедимы, то равны нулю. Если наука познала природу, то познала нуль…». И так дальше, в таком духе. Неисповедимость путей Бога — это Моцарт!!! Чем больше хочешь познать, тем скорее приходишь к нулю.
Даже у Пушкина… Я очень симпатизирую Сальери. Он говорит правильные вещи: нет правды на земле. Я подпишусь под этим. Только вместо «Женитьбы Фигаро» надо перечесть «Преступную мать». Это лучшая пьеса у Бомарше. Умолял Бриттена написать оперу…
Как Вы думаете, я мог бы сыграть Сальери?.. А мне казалось, что мог бы. Во всяком случае, отравить… например, Гаврилова. Когда он играл g-moll'ную сюиту Генделя, у меня эта мысль была. Можете это Гаврилову передать.
Все же круглые идиоты! Думают, что Пушкин выдвинул историческую версию. Они это всерьез анализируют, подвергают сомнению, снова анализируют — мог или не мог отравить? Какая разница! Это же по-э-зи-я!..
Хотите эксперимент? Я вам принесу текст Бомарше, вы будете его читать. Попробую под ваше чтение импровизировать. Так было и с Бриттеном — я ему показывал, какая должна быть музыка. Мы, конечно, выпили много вина, иначе бы я не отважился… На что он мне и сказал: «Вот тебе и надо писать эту оперу!».
Мне страшно нравится эта пьеса. Все постарели, страсти улеглись… И тут выясняется, что сын Графини от Керубино! Представляете, как все меняется! Значит, подозрительность Графа в «Свадьбе Фигаро» оправдана! И, значит, Графиня порядочная притворщица! Зная «Преступную мать», надо иначе ставить Моцарта. Все серьезней и опасней! И Керубино не такая уж куколка!
Передо мной появляется книга — «коричневый» Бомарше, и сразу открыта в «нужном месте».
Вы будете читать за Графиню, когда она в обмороке. Нужно повторить тот же прием, который использовал Бриттен. У него в «Curlew River» Безумную мать поет Пирс[96]. Теперь слушайте музыку…
Пощелкивая языком, пальцами, Рихтер имитирует ударные. Добавляются одинокие ноты в басах… Я читаю: «Боже мой! Перед лицом двух моих судей! Перед лицом мужа и сына! Все известно… и я преступница по отношению к ним обоим!»
У вас много соучастия, вы себя жалеете. Все жестче, безучастней, как в Кабуки. Забыл главное — надо исчезнуть за ширмой из бамбуковых палочек! («задергивается» зеленой занавеской). Музыка какого-то обряда. Только один такой звук — и всем ясно, что вышла луна. Только удар по большому барабану — и все нагибаются как будто под градом. Попробуйте читать холодно, на одной ноте
89
Речь идет о Пятом скрипичном концерте A-dur, a автор этой «программы» — скрипичный учитель О.И. Борисова (1929–1994), некий Лев Ферапонтович: «Оркестровое вступление… Оно показывает: идет повседневная жизнь, вертушка работает… Ты еще в животе матери. Ты — плод, сформировалась только пуповина, пальчики на ручках еще крохотные… Подлетает ангел, тихий ангел — как у Чехова. Спрашивает на ушко:
— Ты действительно хочешь родиться?
— А разве я могу передумать, что-нибудь изменить?
— Еще можешь…
— Но я хочу на свет! Здесь так неуютно… в такой скрюченной позе. К тому же я слышу красивые, пленительные звуки…
— Но эти звуки в Вене… они далеко… — объясняет ангел. — Родишься ты, скорее всего, в холодной стране, у бедных родителей.
— А нельзя ли там… в Вене?
— Мы еще не приняли окончательного решения, но, думаю, это произойдет где-нибудь под Ярославлем…».
90
И.А. Антонова — директор Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, организатор музыкального фестиваля «Декабрьские вечера», проводимого с участием С.Рихтера с 1981 г.
92
Режиссер Ингмар Бергман (род. 1918) осуществил экранизацию оперы В.-А.Моцарта «Волшебная флейта» в 1975 г.
94
Шуман (Вик) Клара Жозефина (1819–1896) — немецкая пианистка, композитор и педагог. Жена Р. Шумана.
95
Ссылка на статью К. Малевича «Супрематическое зеркало» («Жизнь искусства», 1923, № 20). Однажды после концерта С.Рихтер заметил: «Сегодняшний концерт — подтверждение, что все кругом — супрематизм. Это ужасно, но это так. Все приходит к нулю. И я приду».