Идти в Фазогли теперь не имело смысла. Булатович решил произвести съемку местности и поднялся на гору Акаро, находящуюся в пятнадцати километрах от Фазогли. Уарет сообщил, что в Фазогли знают о присутствии русского офицера в Бени-Шенгуле. О численности отряда ходили преувеличенные слухи, и это очень беспокоило местное население.
С горы Акаро открывался великолепный вид на бесконечную принильскую низменность. Две скалы с двух берегов нависли над Голубым Нилом. На одной из них стояла Фамака, на другой — Фазогли. На север и запад вдоль реки тянулись редкие холмы. В подзорную трубу Булатович увидел Росайрес, тоже занятый англичанами.
Окончив наблюдение, Булатович спустился с горы, и его отряд быстро направился к границам Бени-Шенгула. Продовольствие в отряде уже кончилось. Туземцы тоже голодали, так как посевы сорго еще не созрели.
20 августа Булатович вернулся в Бельфодио. Отсюда северной дорогой через Менди, Неджо и Лекемти он намеревался прибыть в Деосету к дадьязмачу Демесье.
Императору нужно здесь надеяться только на силу своего войска. Таково было заключение Булатовича. Донесения русского офицера доказывают его наблюдательность, умение быстро и точно ориентироватыся в политической обстановке. По его мнению, следует укрепить западную границу, двинуть туда значительные войска, занять узловые стратегические пункты, позаботиться о коммуникациях и обеспечении армии всем необходимым, так как англичане располагают очень удобными водными путями. В этом сказалось подлинное беспокойство Булатовича о благополучии Эфиопии.
Содержание получаемых донесений П. М. Власов и в докладных записках, и во время аудиенций передавал негусу, который «восторгался и удивлялся деятельностью А. К. Булатовича, его железной энергией, выносливостью и привычкой ко всем лишениям, знанием военного дела и необычайным мужеством, перед которым отступают все преграды и опасности». П. М. Власов доносил в Петербург министру: «…нельзя не заметить, что этот офицер в своей последней командировке, как и в двух первых, всецело удержал среди абиссинцев установившуюся за ним вполне заслуженную репутацию замечательного лихого кавалериста, неутомимого, бесстрашного я беззаветно преданного своему долгу, и тем доказал самым блестящим образом не одним абиссинцам, а всем европейцам, находящимся здесь, на какие подвиги самоотвержения способен офицер, вышедший из русской школы и имеющий высокую честь числиться в рядах императорской гвардии». А еще раньше он писал: «Булатович обладает большим запасом, вернее, избытком как смелости, решимости и терпения, так и сил физических и интеллектуальных и энергии; независимо от этого он усвоил оебе хорошо как эфиопский язык, так и нравы, обычаи и образ жизни эфиопов, совсем не брезгуя ими, и совсем, по-видимому, не тяготится применять таковые на практике и чувствует себя при этом в своей сфере…»
В двадцатых числах октября отряд Булатовича приближался к Аддис-Абебе. 22 октября остановились в урочище Говтано, чтобы наутро с вершины Уочача произвести последние астрономические наблюдения. Люди были бодры и веселы, несмотря на пережитые лишения и голод. Путешествие изобиловало трудностями и опасностями. Оно совпало с периодом дождей. Это время сами «эфиопы признавали невозможным для передвижения. А. К. Булатович отмечал, что люди его Вели себя примерно, никто «никогда не роптал.
На биваке слуги сообщили Булатовичу, что в лесу, в густых зарослях, отдыхает стадо слонов. Булатович вспомнил свою былую удачливость и тотчас же отправился на охоту. С рядовым Капниным и проводником-галласом он неслышно пробирался сквозь чащу. Когда до слона оставалось несколько шагов, Булатович спустил курок. Но винтовка дала осечку. Вспугнутый слон бросился бежать, а за ним и все стадо. И в Отот момент прямо на людей вышла слониха со слоненком. Она не повернула за стадом, а пошла в атаку, видимо защищая детеныша. Булатович прицелился ей в голову и выстрелил. Но выстрела не последовало. Злополучное ружье вновь дало осечку. Огромная слониха была уже над Булатовичем, и в это время из-за куста выстрелил Капнин. Слониха свалилась замертво.