К концу дня ветер, как всегда, стихает, и мы пускаемся в путь, но наши злоключения еще не кончились.
С наступлением темноты обнаруживаем, что плывем по затопленному лесу. Что бы это значило? Каяки то и дело натыкаются на пни, залитые водой, и цепляются за ветки, распростершиеся над самой поверхностью реки. Уж не произошел ли внезапный паводок? Но течение очень спокойное, поэтому такое предположение отпадает. Чтобы не продырявить обшивку каяков, решаем сделать остановку. Выбираемся на берег. На этот раз ставим палатку, так как вновь появились комары.
7 марта. Проснувшись, отправляемся смотреть затопленный лес. Низкие берега Нила залиты водой (глубина тридцать или сорок сантиметров). Деревья — колючие, с искривленными суками, покрытыми зеленой листвой. Это свидетельствует о том, что они не всегда стоят в воде. Дело, очевидно, в плотине, регулирующей уровень воды в реке. Вспоминаем о плотине Гебель-Аулия, главном распределителе вод Белого Нила, находящейся в четырехстах километрах на север. На этом участке Нил течет с таким незначительным уклоном, что влияние этой плотины ощущается и за сотни километров вверх по реке, даже теперь, когда вода в ней не доходит до максимального уровня.
Вновь пускаемся в путь, но держимся середины реки, подальше от пней и сучьев.
Вскоре впереди на горизонте видим линию, перегораживающую Нил. Это металлический мост в Кости длиной пятьсот метров. По нему проходит железная дорога от Кордофана до Красного моря...
Это второй встретившийся нам в пути мост. Первый был в Джинджи, выше водопада Рипон, в двух тысячах километров к югу.
Далее лежит Гезира, где выращивается высококачественный длинноволокнистый хлопок, один из лучших в мире.
Город Кости — крупный речной порт. Это перевалочный пункт между Кордофаном, знаменитым своим производством гуммиарабика, Нилом и Красным морем.
Порт забит крупными судами, и мы решаем не делать здесь привала. Спешим к Хартуму.
9 марта. Уже двое суток как на реке много фелук. Матросы редко упустят возможность дружески нас поприветствовать. Мы отвечаем традиционным "салам-алейкум", которому успели обучиться.
Нам случается плыть вместе с теми или иными судами, идущими в том же направлении, что и мы. Подплыв к фелукам, затеваем разговор, насколько позволяет наше знание арабского языка. На фелуках народ очень любопытный: нам задается множество вопросов — по счастью, почти всегда одних и тех же.
— Откуда ты? — кричит нам матрос.
— Из Эль-Гебелейна, из Малакаля.
Широким жестом поясняем, что прибыли из еще более далеких мест.
— Куда едешь? — кричит другой.
— Кости, Хартум, — и снова жест, обозначающий путь дальше — в Каир, к морю.
— Зачем? Что ты делаешь на реке?
Тут мы в большом затруднении, и я задаю себе вопрос — могли бы мы удовлетворительно объяснить, что делаем на реке, даже если бы знали арабский?
Отделываемся неопределенными ссылками на желание узнать страну, написать книгу. Мужчины важно кивают с таким видом, словно понимают, в чем дело.
Едва мы немного освоились с арабским языком, как стали задавать животрепещущий вопрос: "Далеко ли до следующей деревни?". Это давало нам возможность хотя бы приблизительно определять пройденное расстояние. Наш собеседник, как правило, указывал пальцем на солнце, потом на какую-то воображаемую точку:
— Когда солнце будет там, вы доберетесь.
— У тебя есть рыба?
Обычно она у них есть, и очень хорошая. Подходим, выбираем из кучи и расплачиваемся за нее местными деньгами. Рыбы, купленной на сумму, соответствующую нашим пятидесяти франкам, хватает на хороший обед для всех троих.
10 марта. Мы — в Гезире.
Оба Нила, Белый, по которому мы плывем, и Голубой, спускающийся с Абиссинских нагорий, находятся теперь в ста километрах один от другого, но в четырехстах километоах отсюда к северу, в Хартуме, опять соединяются. Таким образом, обе реки образуют полуостров — Гезиру, который превращен в хлопководческую область[20].
Здесь в Нил на определенном расстоянии спущены толстые трубы. Через них вода поступает в ирригационные каналы. Эти насосные станции с гудящими и сверкающими генераторами рядом со старыми сакие, оставшимися неизмененными в течение тысячелетий, дают представление о тех сдвигах, которые произошли за последние тридцать лет.
Под вечер попадаем в гости к суданским хлопковым плантаторам. Они принимают нас в большом одноэтажном доме. Такие постройки типичны для Судана.
Нас вводят в просторные комнаты, меблировка которых состоит из диванов и покрытых чехлами табуретов. В них голо, пусто, холодно. Стены выбелены известью, а на потолке совсем по-деревенски выступают балки, поддерживающие плоскую крышу.