Как-то после недельного отсутствия редактор пригласил в свой кабинет Новосельцева и стал жаловаться: в Париже слишком много конкурентов русских газет, тираж "За свободную родину" падает, и он подумывает переехать в Бессарабию и издавать газету там. Кишинев, по его словам, оставался русским по духу и языку городом, в чем он сам убедился, недавно посетив его. Федоровский намекнул о каких-то своих влиятельных друзьях в Бухаресте, которые обещали помочь, и приглашал Новосельцева с собой. Тот согласился, рассудив, что новую работу, подобную этой, в Париже вряд ли удастся найти, а другая ему просто не по силам. Федоровский, не ожидавший, видимо, скорого согласия, обрадовался и, к удивлению Новосельцева, предложил поехать в Румынию для переговоров вместе, пояснив, что присутствие полковника генерального штаба придаст им большую солидность и весомость. Новосельцев в глубине души не очень поверил такому объяснению не то что полковников, но и бывших генералов было полно не только во Франции, но и вообще в Европе, не исключая, естественно, и Румынию, однако не стал уточнять.
В Бухаресте Федоровский где-то пропадал целыми днями, оставляя Новосельцева одного и уже не вспоминая о его полковничьем чине. Однажды, возвратившись вечером в гостиницу, он с огорчением сообщил: министерство иностранных дел Румынии разрешения на издание не дает, мотивируя отказ тем, что в Кишиневе и так слишком много русскоязычных газет. В тот же вечер Федоровский впервые пригласил Новосельцева на важную, как он выразился, деловую встречу. С кем конкретно предстояла встреча, он не уточнил. Такси, которое они взяли возле гостиницы "Гранд", миновало ярко освещенный центр, чем-то напомнивший Новосельцеву Париж, свернуло на тихую улицу, остановилось у двухэтажного особняка за высоким забором. Федоровский нажал кнопку звонка, им пришлось довольно долго ждать, прежде чем из дома вышел высокий пожилой человек. Обменявшись несколькими словами с Федоровским, он пригласил их следовать за собой. В богато обставленной старинной мебелью гостиной им навстречу поднялся представительный мужчина с аристократическим, несколько надменным лицом. Новосельцеву бросилась в глаза его выправка, и он сразу признал в нем военную косточку. Хозяин дома с подчеркнутым радушием приветствовал Федоровского и повернулся к Новосельцеву. Федоровский представил Новосельцева как полковника русского генерального штаба и своего коллегу. Пожимая руку Новосельцеву, тот сказал, что уже слышал о нем от господина Федоровского и рад видеть в своем доме собрата по оружию и даже однокашника.
- Как я слышал, вы тоже окончили академию генерального штаба?
Он стал вспоминать профессоров академии, осторожно, будто невзначай, расспрашивая о них Новосельцева, и тот почувствовал, что его как будто проверяют. Воспользовавшись паузой, Новосельцев спросил, в каком полку служил его собеседник.
- Разве господин Федоровский вам не говорил? - Он взглянул на редактора. - А, понимаю, - продолжал с улыбкой, - господин Федоровский известный конспиратор. У меня была другая служба, дорогой полковник. Полковник Херца, бывший российский военный атташе в Румынии. - Он сделал паузу, колеблясь, продолжать или нет, и добавил: - А нынче - полковник генерального штаба румынской армии. Служу во втором отделе.
"Из этих... халупников, - с неприязнью подумал Новосельцев. - Неплохо устроился во время войны, да и после".
Федоровский с озабоченным лицом молча сидел в кресле.
- Не огорчайтесь, господин Федоровский, - наигранно бодрым тоном произнес Херца. - Эти господа из министерства иностранных дел осторожничают, полагая, что создание еще одной русской газеты сейчас, когда наметилось некоторое сближение с Советами, может отрицательно отразиться на их дипломатической игре. Они до сих пор не поняли, что с большевиками можно разговаривать только с позиции силы. Посмотрим, как запоют наши доморощенные талейраны, когда Советы вплотную поставят бессарабский вопрос. - Херца недовольно поджал тонкие губы. - Однако нет худа без добра. Вы, господин Федоровский, и ваша уважаемая газета в это сложное, тревожное время больше нужны нам там, в Париже, а не здесь, в Бессарабии. Ах, Париж, Париж! - с оттенком ностальгической грусти сказал Херца. - Я вам завидую, господин Федоровский, вы живете в столице мира. Небось, развлекаетесь напропалую на пляс Пигаль? - он улыбнулся улыбкой сатира и уже деловым тоном спросил. - Надеюсь, я могу быть откровенным в присутствии господина Новосельцева?
- Безусловно, господин полковник, - подтвердил тот.
- Мы здесь, в Бухаресте, высоко ценим, господин Федоровский, вашу работу по разъяснению среди русской эмиграции правильного понимания акта исторической справедливости - воссоединения Бессарабии с Румынией. К сожалению, далеко не все еще русские понимают и поддерживают этот исторический акт. Не только во Франции, но даже здесь, в Румынии, немало сторонников великой, единой и неделимой России. Пора кончать с этими иллюзиями. Румыния естественный геополитический союзник западных демократий, противостоящий коммунизму на Востоке. И вы, господин Федоровский, призваны внести достойный вашего публицистического таланта вклад в наше общее дело. Можете рассчитывать, как и прежде, на нашу помощь и поддержку.
Херца и Федоровский заговорили о своих делах, понимая друг друга с полунамека, будто старые добрые знакомые. Новосельцев не вникал в разговор, потому что он касался большой политики, которой он никогда особенно не интересовался, а в последние годы, соприкоснувшись с погрязшими в раздорах и дрязгах эмигрантскими течениями и группами, вообще потерял к ней интерес.
В гостиницу они возвратились уже ночью. Несмотря на позднее время, Федоровский зашел в номер к Новосельцеву и заявил, что обстановка и интересы дела требуют, чтобы его газета имела в Кишиневе своего представителя, и этим представителем должен быть он, Новосельцев. Предложение было неожиданным, застало Новосельцева врасплох, и он молчал, не зная что ответить. Федоровский расценил молчание по-своему и поспешил добавить, что, поскольку обязанности представителя газеты не очень обременительны, то и жалованье будет соответствующее, однако выше, чем корректора. Он даже готов оказать ему небольшую услугу: дать денег, чтобы открыть в Кишиневе маленькую лавку. Потом, когда Новосельцев разбогатеет, с улыбкой говорил Федоровский, он вернет долг. Новосельцев вспомнил, что не раз говорил Федоровскому о своем заветном желании: открыть в тихом провинциальном городе свое "дело", скопить к старости капиталец и доживать свои дни на покое.
Прежде чем дать согласие, Новосельцев все же попросил уточнить, в чем именно будут заключаться его обязанности. Федоровский сказал, что в Кишиневе много беженцев из Советской России; Новосельцев должен этих людей опрашивать и передавать полученную информацию ему в Париж. Это обычная журналистская работа, поспешил добавить редактор, видя, что Новосельцев колеблется, вам помогут наши румынские друзья. Новосельцев чувствовал, что его собеседник чего-то не договаривает, однако предложение было слишком заманчивым, и он согласился.
Накануне отъезда в Париж Федоровский дал ему несколько адресов друзей в Кишиневе. Новосельцев, проводив патрона, в тот же вечер уехал в Кишинев. Когда на следующее утро он вышел из поезда и смешался с толпой, заполнившей привокзальную площадь, ему почудилось, что попал в Россию: всюду звучала русская речь. Сняв номер в дешевой гостинице, он отправился бродить по городу.
Тихий, утопающий в свежей зелени Кишинев, являл разительный контраст с шумным, пропахшим бензином Парижем. Слух ласкали исконно русские названия улиц: Пушкинская, Михайловская, Купеческая, Мещанская, Жуковская, Инзова. Впрочем, у них были и другие, официальные, названия, но они не прижились. И русская речь, и названия улиц будоражили, бередили тоску по родине.