- Я подумаю над вашим предложением, - нерешительно пробормотал Новосельцев.
- Некогда думать, господин полковник, - жестко сказал Тарлев. - Надо действовать, и немедленно.
- А что будет, если я откажусь?
- Дело ваше, Александр Васильевич, однако могу сказать, что будет очень плохо. - Новосельцев уловил скрытую угрозу и согласился.
Тарлев продиктовал ему письмо к жене и, внимательно прочитав, спрятал в карман. С тех пор прошло уже немало времени, однако ответной весточки не приходило. Тарлев уходил от прямого ответа на его вопросы, отделываясь ничего не значащими заверениями, и Новосельцев решил: случилось самое худшее - агента при переходе границы схватили и нашли при нем письмо. Правда, оно носило невинный частный характер, не имело адреса и не давало повода для подозрений, однако лишь при одном условии: если агент будет молчать. Новосельцев же слишком хорошо знал людей Тарлева, которых он сам же ему и вербовал. Провалившийся агент, спасая свою шкуру, на первом же допросе выложит все, до последней ниточки. Вообще в этой истории, пришел к выводу Новосельцев, было много неясного. С человеком, ушедшим на ту сторону, Новосельцев не встречался и не знал его в лицо. Сопоставив некоторые факты, он пришел к выводу, что Тарлев использует его в собственных интересах, и человек, ушедший с его письмом, не имеет отношения ко второму отделу румынского генштаба и работает на другую разведку, скорее всего на "Интеллидженс сервис". Там щедро оплачивают подобные услуги. Впрочем, в этом мог убедиться и сам Новосельцев, когда завербовал и передал Циклопу двух перебежчиков с той стороны. Циклоп не поскупился, причем заплатил не какими-то леями, а английскими фунтами. После подготовки с помощью Тарлева их переправили через Днестр, и они словно в воду канули. Циклоп несколько раз с упреком говорил Новосельцеву, что тот подсунул ему людей, у которых не было за кордоном надежной крыши. Именно это и стало, по его мнению, причиной провала. Новосельцев думал по-другому, однако держал свое мнение при себе: он лучше Циклопа изучил завербованных. Это были жалкие, опустившиеся, без всяких моральных устоев, людишки. Один - мелкий растратчик, бежавший из ссылки, другой - тупой деревенский парень, дезертировавший из армии. Новосельцев почти не сомневался, что они, перейдя границу, просто-напросто струсили, понимая, что в случае разоблачения вышки не миновать, и сами сдались пограничникам в надежде облегчить свою участь.
После провала этих агентов Циклоп все настойчивее и чаще заводил с Новосельцевым разговор о брате, живущем в Севастополе, и тот горько пожалел, что проговорился Жолондовскому в минуту откровенности. Циклопа весьма интересовала "крыша" на квартире солидного, занимающегося частной практикой врача, да еще в таком городе, как Севастополь. Однако Новосельцеву вовсе не хотелось ставить под угрозу свободу, а может быть, даже жизнь близкого человека. Ему и без того не давало покоя отсутствие вестей от жены, к которой ушел человек Тарлева, и он под всяческими предлогами отклонял домогательства Циклопа. Тот же становился все назойливее, сулил большие деньги.
Вот и теперь Циклоп завел разговор о крыше для агента, которого его начальство готовит для глубокой, как он выразился, разведки в Советском Союзе. Новосельцев не выдержал и в сердцах сказал:
- Господин полковник, я родственниками не торгую.
Циклоп растерянно заморгал своим единственным глазом, потом деланно рассмеялся.
- Зато торгуете родиной, господин Новосельцев.
Новосельцев весь вспыхнул.
- Как и вы, господин Жолондовский.
- Ошибаетесь, коллега. Я поляк, и моя родная Польша, слава Иисусу Христу, наконец-то освободилась от москалей.
Это было уже явным оскорблением. Самолюбию Новосельцева был нанесен чувствительный удар. Однако он молчал, затрудняясь в ответе.
- Господин полковник, - глухо выдавил он, - я не отвечаю оскорблением на оскорбление, да вас и нельзя оскорбить, и потому не желаю продолжать этот разговор. Прошу вас оставить меня одного.
Жолондовский удивленно уставился на него, потом неторопливо шагнул к двери и уже в дверях угрожающе бросил:
- Вы еще пожалеете об этом разговоре, полковник.
Он хлопнул дверью с такой силой, что колокольчик, жалобно зазвенев, чудом не оторвался.
Весь день Новосельцев ходил сам не свой. Циклоп даже не подозревал, какой болезненный удар нанес он ущербному самолюбию своего коллеги. Скова и снова возвращаясь к этому разговору, Новосельцев со всей ясностью представил себе всю унизительность своего положения и с беспощадной откровенностью признавал, что Циклоп прав. С нетерпением дождавшись вечера, он закрыл вдруг опостылевшую лавку и поплелся домой, если можно было считать домом комнату, во всем хранящую отпечаток убогого пансионного уюта, отчего она выглядела еще непригляднее.
В таком состоянии и застал его Фаркаши. Новосельцев не ожидал этого визита, однако встретил любезно, раскупорил бутылку вина, подвинул полный бокал гостю. Фаркаши кивком поблагодарил и, не прикасаясь к бокалу, осведомился:
- Что это с вами сегодня, Александр Васильевич? На вас лица нет. Неужели смерть Марчела так подействовала?
- А вы откуда знаете, что он умер... вернее - погиб? Хотя, что это я спрашиваю, в газетах ведь написано.
- Вот именно, - Фаркаши отхлебнул из бокала. - Знаете, Александр Васильевич, я давно хотел вас спросить: что связывало вас, интеллигентного, образованного человека с этим Марчелом?
- А вас, господин Мачек? - вопросом на вопрос ответил Новосельцев.
- Меня? - удивленно переспросил Фаркаши. - Абсолютно ничего. Мы встретились случайно. Я уже рассказывал.
Новосельцев, припадая на правую ногу, прошелся по комнате, постоял возле двери.
- Извините, господин Мачек, я вам не верю. Кто вы?
В жизни разведчика бывает свои звездный час, когда на карту поставлено все, и решение надо принимать сразу, немедленно. Он машинально взглянул на черный кожаный портфель, который принес с собой и поставил в углу. Новосельцев поймал этот взгляд и по выражению лица гостя догадался, что с портфелем связано нечто важное. Внутренний голос подсказал Фаркаши: "Сейчас ты должен это сделать". В портфеле лежали письмо жены Новосельцева и ее снимок вместе с сыном, доставленные вчера курьером с той стороны. Он открыл портфель и достал пакет.
- У меня есть кое-что для вас, Александр Васильевич, - он передал пакет.
Новосельцев обеспокоенно повертел пакет в руках, надорвал бумагу. В нем оказался конверт без надписи. Он быстро вскрыл его, достал исписанный листок бумаги, узнал почерк жены и изменился в лице. Фаркаши, чтобы не мешать, отошел в сторону, издали наблюдая, как на лице Новосельцева сменялась целая гамма чувств: удивление, радость, недоверие, надежда...
- Откуда это у вас, господин Мачек? - наконец пробормотал он, не выпуская из рук листок.
- С той стороны, разумеется, откуда же еще. Что пишет супруга? - он мог бы и не задавать этого вопроса, потому что знал содержание письма.
Разыскать Марию Григорьевну Новосельцеву в Ленинграде его коллегам из Центра не составило труда, и они сумели убедить ее передать письмо и фотографию.
- Маша пишет, что у них все в порядке, - он положил письмо на стол и стал рассматривать фотографию. - Почти не изменилась, а ведь сколько лет прошло. Зато сына не узнать. Совсем взрослый. Она пишет: учится в политехническом институте. Нет, этого не может быть. Мистика какая-то. Не поверю, пока не увижу своими глазами.
- Так в чем же дело, Александр Васильевич? Что вам мешает, что вас удерживает здесь?
- Ничего. - Он сказал это, не раздумывая, как о давно решенном. - Но куда мне деваться, кому я нужен?
- Знаете, что я вам скажу? Возвращайтесь-ка на родину. Там вас ждут.
- Чтобы поставить к стенке, - он невесело усмехнулся.
- Вы уже наделали в своей жизни немало ошибок. Не делайте еще одну, самую, может быть, непоправимую. Никто вас к стенке не поставит... Никогда не поздно искупить вину перед родиной.
- А кто вы, собственно такой, чтобы говорить от имени родины? - в голосе Новосельцева проскользнули нотки недоверия и злости. - Я на своем веку достаточно повидал патриотов, все говорят от имени России, а на деле... - он не договорил и махнул рукой.