Дона Тереза ответствовала, что взгляды мои являются следствием определенного воспитания (произнося эти слова, она прикоснулась к моей руке, выразив этим жестом сочувствие молодому человеку, которому не повезло с воспитателями). Что искусство, если это настоящее искусство, должно быть свободным от всякой цензуры, в том числе этической и моральной. Что непозволительно надевать заржавевшие оковы устоявшихся эстетических концепций на рвущуюся ввысь творческую фантазию художника. И вообще: о вкусах не спорят, — приводила она самый последний и самый неопровержимый с ее точки зрения аргумент.
Я не сдавался. Я говорил, что о вкусах действительно не спорят. Но бывает вкус хороший, бывает плохой, а бывает и отсутствие всякого вкуса. Что до каких бы высот мастерства ни поднялась Нейда из «Тропикалии», она никогда не сможет соперничать с Анной Павловой или Галиной Улановой. Даже если из-за нее, Нейды, перестреляются экипажи сразу дюжины американских авианосцев. Потому что стриптиз — это физиология, а балет — это искусство. И давайте не смешивать экстаз поклонников Нейды с экстазом Ромео, проникающего в спальню Джульетты!
…Расставались мы с доной Терезой после таких горячих споров вполне дружелюбно. Я чувствовал, что ей искренне жаль меня за мою духовную неповоротливость, за неспособность быстро реагировать на свойственные нашей бурной эпохе трансформации взглядов и идей.
Но, пожалуй, больше всего мы говорили с моей хозяйкой о том, о чем всегда много приходится говорить за границей: о нашей стране и о жизни советских людей.
Дона Терезинья любила расспрашивать о далекой, загадочной России, искренне удивлялась, узнав, что далеко не вся она покрыта снегами и окована морозами, восхищенно подымала полуметровые стрелы нейлоновых ресниц, когда я рассказывал о Московском метрополитене, бесплатном медицинском обслуживании и пионерских лагерях, задумчиво качала головой, то ли в знак согласия, то ли выражая сомнение, и говорила, что все это, конечно же, впечатляет, что она ничего не имела бы против введения всеобщего бесплатного обучения и в Бразилии, поскольку за учебу своего Генри в «Англо-американском колледже» ей приходится платить весьма солидную сумму. Но ее смущает одно обстоятельство:
— У нас тоже ведь есть бесплатные школы. Для детей из малоимущих и бедных слоев. Правда, этих школ очень мало. И я, как вы понимаете, не могу допустить, чтобы мой Генри учился вместе с детьми прачек и мусорщиков. Тем более что качество обучения там очень плохое: учителя попроще, платят им меньше, чем педагогам частных колледжей. Учебников в государственных школах мало. В каждом классе — по сорок-пятьдесят детей. Нет, уж лучше заплатить, но иметь гарантию, что твой сын в школе чему-то научится.
Дона Тереза очень любила своего сына. И любовь эта выливалась иногда в весьма своеобразные формы. Как-то раз, когда я в очередной раз принес ей чек, подавая традиционное кафезиньо, она торжествующе заявила:
— Поздравьте меня, сеньор Игорь! Моему Генри вчера исполнилось шестнадцать!
Я хотя и не учился этикету в высшей дипломатической школе, но, как и всякий человек, стремящийся казаться галантным, мгновенно изобразил на лице изумление и протест. Я воскликнул, что категорически отказываюсь поверить, будто такая молодая дама может иметь 16-летнее чадо.
Дона Тереза ликовала, ее распирало неудержимое желание выплеснуть на меня хотя бы малую толику обуревающей ее нежности к своему отпрыску.
— Угадайте, сеньор Игорь, — спросила она, — какой подарок получил от меня Генри к своему совершеннолетию?
— Какой?.. Мотоцикл, наверное, — сказал я, зная, что мотоциклетный спорт как раз в то время входил в моду среди молодежи «класса А», как классифицировали местные социологи наиболее обеспеченные слои населения, и каждую ночь Копакабана оглашалась неукротимым ревом мотоциклетных моторов и визгом сирен, исполняющих популярную мелодию «идола» 16-летних Роберто Карлоса: «Я хочу, чтобы все катилось к дьяволу».
— Нет, не мотоцикл, — с улыбкой ответствовала дона Тереза.
— Неужели вы купили ему автомобиль?
— Нет, вы не угадаете. Лучше послушайте и согласитесь, что такой подарок своему сыну может сделать только действительно эмансипированная мать… Так вот, я повела его в буате. Знаете этот миленький уголок: «Черная птица» на улице Сикейра Кампос?
Да, я слышал об этом «буате», как называются в Бразилии ночные кабаки с очень дорогой выпивкой и не очень дорогими служительницами Мельпомены и Талии. Пять лет назад, как писали газеты, он был самым модным прибежищем артистической богемы, но впоследствии пришел в упадок, и его владельцы пытались удержать клиентуру особо смелыми сеансами стриптиза.