…Медсестра Мария Хесус Брисеньо рассказала о фотографии в «Ньюсуик» знакомому фотографу из газеты «Эль Нуэво Диарио» Эрнесто Мехия и молодой журналистке Росарио Моптенегро. Фотография Рейгана и Байардо из журнала «Ньюсуик» вместе с рассказом медсестры Марии были напечатаны в этой газете. И сразу же нашлись еще несколько человек, которые тоже знали Байардо и помогли восстановить подлинную историю драмы, разыгравшейся в июле семьдесят девятого года, в дни победы революции. На заключительном этапе к расследованию подключился и я. Так что для меня эта история стала известна с ее сенсационного конца: со встречи в городе Гранаде с 23-летней женщиной Шиомарой Эспиноса, которая работает там секретарем городского комитета сандинистской защиты. Мы с Эрнесто и Росарио поехали к ней в Гранаду сразу же после того, как она, увидев в «Эль Нуэво Диарио» фотографию Байардо Сантаэлиса, позвонила в редакцию и сказала, что еще до революции была хорошо знакома с этим человеком.
— Да, я хорошо знала его, — повторила она нам, когда мы примчались в Гранаду, — потому что мы с ним были соседями по кварталу в Манагуа, где я тогда жила. В семьдесят девятом, накануне революции, было мне семнадцать лет. Сомосовский режим уже разваливался. И все мы, молодежь, либо участвовали в революционном движении, либо помогали тем, кто сражался с сомосовцами. И очень хорошо помню, как все наши разговоры о листовках, баррикадах, оружии и стачках мгновенно прекращались, когда поблизости появлялся Байардо: мы знали, что он завербовался в ЭЭБИ, специальную пехотную школу, под вывеской которой скрывался один из самых жестоких отрядов сомосовской тайной полиции.
Байардо всех нас ненавидел. Он охотился за революционерами. Многих моих друзей самолично арестовал и пытал, чтобы выбить из них признание в связях с сандинистами. Много раз угрожал и мне: «Подожди, я еще до тебя доберусь!» До сих пор не могу без дрожи вспомнить эту отвратительную физиономию, эту ухмылку, с которой он проходил мимо меня: «Дойдет и твоя очередь, красотка Шиомар!..»
Она вспоминает это, и лицо ее, тонкое, смуглое, с черными по-цыгански вразлет бровями, искажается болью, вздрагивает, и на лоб падает прядка иссиня-черных волос. От страха не лечат даже годы. А ведь с тех пор, как ее ранили, прошло уже шесть лет:
— Я сидела на парапете маленького фонтана, — вспоминает она, — и вдруг чувствую толчок в бедро. Смотрю — кровь. Я потеряла сознание, так и не поняв, что это было, кто стрелял и откуда… Спустя некоторое время, когда, подлечившись, я вышла из дома, Байардо, словно подстерегавший меня, оказался тут как тут. Подошел ко мне и шепчет на ухо: «Если не прекратишь свою дружбу с сандинистами, в следующий раз будет еще хуже: вышибу у тебя мозги…»
Тогда по совету друзей и родных она уехала из Манагуа в Гранаду. И вот спустя шесть или семь лет увидела Байардо на фотографии в «Ньюсуик» рядом с Рейганом.
Мы сняли ее рассказ. Росарио тщательно застенографировала его. Эрнесто извел на Шиомар чуть ли не целый ролик пленки. Пока Молчанов укладывал в багажник «мазды» кинокамеру и магнитофон, я поблагодарил Шиомар и спросил: не собирается ли она вернуться в Манагуа? Она сказала, что вряд ли теперь это возможно: судьба ее уже сложилась здесь, в Гранаде. И сложилась неплохо: у нее тут муж, трое детей. Работа в комитете сандинистской защиты. Все хорошо. Жизнь идет вперед. «И слава богу, что мерзавцы вроде этого Байардо не мешают больше нам. То есть, конечно, мешают, нападают на нас из Гондураса, из Коста-Рики… Но это уже не так тяжело и не так страшно, как было во времена Сомосы. Теперь, когда мы взяли власть и стали хозяевами страны, мы обязательно справимся с ними, как бы ни бесновались, они, как бы ни выслуживались перед Рейганом».
Попрощавшись с Шиомар, возвращаемся в Манагуа. Дорога усыпана лепестками пронзительно красных цветов. Они осыпаются с растущих по обеим сторонам шоссе раскидистых фламбоянтов. Смотрю на бегущий под колеса красный асфальт и думаю о том, сколько крови пролили в этой стране все эти Байардо — приспешники диктатора, пытавшиеся любой ценой спасти прогнивший режим от неминуемого краха.