Старик шагнул ко мне, взял за плечи, положил свою седую голову мне на плечо и заплакал.
Я замер, не зная, что сказать и как быть. И так продолжалось довольно долго. Мне показалось, что это было долго… В конце концов старик поднял голову, погладил меня по щеке морщинистой, черной от навеки въевшейся земли рукой и сказал, шумно вздохнув: «Спасибо, сынок… Теперь я могу спокойно умереть».
И, заметив ужас в моих глазах, добавил: «Я увидел наконец человека из Москвы. Ты сам посуди, сынок: столько лет мучились мы при фашизме! Голодали, страдали, умирали в нищете. А то и в тюрьмах умирали, как два сына моих. Они, понимаешь, пытались бороться, чтобы землю получить. Жили мы очень плохо, мучились, сынок, но всегда знали одно. Как бы тяжко ни пришлось нам, но есть на свете страна, которая наш друг. Есть люди, которые в решающую минуту нам помогут. Русские, советские люди из страны Ленина. И все мы тут думали: какие же вы? И вот теперь, когда увидел я человека из Москвы, могу спокойно помереть. Землю я получили русского живого увидел. И больше ничего мне от жизни не надо».
Этим воспоминанием хотелось бы и закончить книгу. Чтобы, поставив последнюю точку в конце последней главы, достать из пачки чистый лист бумаги и приступить к составлению плана следующей командировки, репортажа или книги. Жизнь продолжается, работа — тоже. И как сказал американский просветитель, ученый и дипломат Бенджамин Франклин, «если бы мне позволили выбирать, я бы не возражал против повторения всей своей жизни с самого начала, испросив при этом только одну льготу, какой пользуются писатели при повторении издания своей книги, — возможности исправить ошибки, допущенные в первом издании».