— Вызывал он меня. Дал телефон, просил зайти.
— Нет Кононенко!
— Где же он?
— Забрали и увезли, — капитан усмехнулся, — в тартарары! — Отвел глаза в сторону, пояснил: — В областное управление. В черном воронке, как преступника. Понятно? А он тебя к себе вызывал, наверное, как преступника?
— Нет, как свидетеля, — сказал Шатков. — Ладно, вернусь, когда Кононенко вновь появится на работе.
— Ага, лет через пять, — капитан по-мальчишески закусил нижнюю губу — видать, понял, что говорил не то, повел головой в сторону: — Зайди к дежурному, он тебе все объяснит.
— О-о, это целая проблема — времени у меня в обрез, я и с Кононенко хотел договориться на следующий раз. — Шатков сдвинул рукав куртки, обнажая запястье — часов на руке не было, часы он оставил в сумке, улыбнулся виновато: — Вот вечная торопежка! Часы дома забыл. Или сняли? О-хо-хо! — Шатков побледнел. — Точно сняли… В магазине. Там, где «херес» продают. Вот нелады! Я сейчас, товарищ капитан! — Он развернулся и вприпрыжку понесся назад, нырнул за угол дома, вскочил в какой-то кривой старый дворик, выложенный булыжником, перемахнул через забор и очутился в сквере.
В этом городе было полным-полно мелких скверов — словно бы специально отведены места для свиданий, — среди акаций, лаврового кустарника, колючих зарослей неведомого Шаткову дерева.
Стояла скамейка и в этом сквере. Шатков забрался на нее с ногами, выглянул. Капитан растерянно отер рукой лицо, помял глаза, метнулся назад в горотдел, громко хлопнув дверью, потом показался вновь. За ним на улицу выскочило человек пять сотрудников в куцых, тесно сидящих мундирах — то ли партия форменной одежды поступила в горотдел мелкоростовая, то ли здорово раздобрели ребята на дармовых харчах, — бегом понеслись к углу здания, за который только что свернул Шатков. Капитан устремился следом.
— В магазин, где «херес» продают, туда! — прокричал капитан, мигом запыхавшись — голос у него сел в несколько мгновений: значит, вчера «принял на грудь» солидную порцию. — Он туда побежал, в магазин. Часы у него вроде бы сперли!
Милиционеры нестройно, как бегуны, выдохшиеся на длинной дистанции, вразнобой топая ногами, пробежали мимо, они хорошо знали, где что находится, где что продается, и тем более — магазин, в котором с утра торгуют «хересом» — хорошим вином, которое местные алкаши приравняли к бормотухе. Капитан, держась рукою за грудь, прошаркал следом.
«Надо же, — посочувствовал ему Шатков, — такой молодой и уже такой больной…»
Ни в палатке, ни в продовольственном магазине, расположенном на углу горбатой улочки — витринами к морю, — они Шаткова не нашли и, тяжело дыша, вернулись к зданию горотдела.
— Надо же, утек! — громко возмущался один из догонявших, белобрысый, розовощекий, со светлыми, невидимыми на лице бровями. — Когда же он успел?
— Тот, кто умеет — всегда успевает, — пробурчал капитан.
— А вы, товарищ капитан, приметы его не запомнили?
— Запомнил. Обычное невыразительное лицо. Ты же знаешь этих людей — они никогда не бывают выразительны и поэтому не запоминаются. Лобастый — видать, высшее образование имеет, глаза сердитые, голубые… нет, синие, сбоку на подбородке метка — то ли ожог, то ли финкой оставлена.
Шатков потрогал шрам на подбородке — приметил, значит, воевал сероглазый капитан — недаром он так цепко щурился, изучал Шаткова, что-то взвешивал про себя. Хорошо, что хоть вчерашние следы не заметил, ту же ссадину на лбу — следы эти Шатков тщательно заштукатурил.
— А одет как?
— Одежда тоже обычная — незапоминающаяся. Джинсы, по-моему… да, джинсы и джинсовая куртка. Рубаха в мелкую клетку — ковбойка тмутараканского производства. Еще что?.. Волосы. Волосы темные, цыганистые. Роста высокого…
— Да с таким точным описанием мы сегодня же его и обратаем, товарищ капитан. Интересно, чего ему от Кононенко надо было?
— С Кононенкой все, с Кононенкой покончено, эту фамилию вообще не вспоминайте!
Дальше ничего не было слышно — по трассе, расположенной рядом, пошли машины, цепочка милиционеров втянулась в дверь горотдела, и Шатков покинул свое укрытие. На ходу сломил ветку акатника, пожевал ее зубами.
«Ну, насчет словить по слабеньким приметам, засеченным капитаном, это бабушка надвое сказала — попробуйте словите! Хоть и глазаст капитан, но не настолько».
Чувствовал себя Шатков неважно — он очутился между двумя огнями: с одной стороны, местный рэкет, а может, и больше, может — мафия, это еще предстояло выяснить, с другой — милиция, с третьей — он уже достаточно здесь навоевался, намахался кулаками. Болела вчерашняя ссадина на голове, болели ободранные костяшки пальцев, внутри тоже что-то болело, ныло, словно бы Шаткову отбили легкие или почки. Но это были не почки и не легкие.