Концом платка, смоченного одеколоном, он смыл черную налипь, обметавшую ссадину, набросил на нее прядь волос.
Он просидел минут десять на скамейке и так не увидел ни одного человека — санаторий словно бы вымер. Наверное, тут действительно отдыхали самые-самые… Шишки из шишек. Шишки сосновые, шишки кедровые — жирные, с начинкой…
Приехал Шатков в этот город и словно в холод угодил, в чужую страну. А впрочем, это уже и есть чужая страна — Украина.
Надо было снова звонить тезке. Ну что же он так подводит? Обещал быть дома, а дома его нет. Шатков вздохнул, пошевелил чужими неслушающимися губами — рот одеревенел, кто-то из бойцов, видать, задел его скользящим ударом, а Шатков в горячке не заметил; он промокнул губы платком, поморщился — было больно.
Посмотрел повнимательнее в зеркальце — губы набухли. Шатков поднялся и пошел искать телефон-автомат.
Нашел здесь же, на санаторной территории, между двумя старыми кипарисами. Телефонная будка поблескивала свежим ярким лаком, словно картинка, — похоже, она недавно была привезена с завода. И аппарат в ней стоял новый, неисцарапанный, с непогнутой прорезью дли жетонов, без рвани на шланге — умеют и у нас следить за общественным имуществом, когда хотят, и сношенное оборудование меняют вовремя — вот что значит шишки сосновые, шишки кедровые. Он набрал телефон Игоря Кононенко.
Телефон молчал.
«Неужели о Игорем что-то случилось? Ведь он же должен быть дома, должен ждать…» Шаткову, кроме Игоря, некуда было идти. Да он и не имел права нигде, кроме как у Игоря Кононенко, объявляться.
Через пятнадцать минут он снова позвонил Игорю — телефон по-прежнему молчал.
Еще через пятнадцать минут сделал звонок — та же история.
Выходит, с Игорем что-то произошло. Это осложняло жизнь Шаткова…
Глава вторая
По соседству с кинотеатром, на чистой зеленой площади, располагался торговый центр, а в центре, на последнем этаже — шумное кафе, известное всему городу. Шатков направился в кафе — надо было работать по запасному варианту.
Из затененных окошек кафе было видно море, серая набережная с притулившимся к ней огромным черным боком старым теплоходом, расцвеченным мелкими радостными флажками, беззвучно крутящиеся автомобильчики аттракциона, кипарисы, обсыпанные грязными голубями, — на набережной пировали чайки, и голуби боялись их, скрывались в густых кипарисовых ветках. Железный визг автомобильчиков не доставал до окон кафе. Шатков взял себе жидкий, мутного рыжеватого цвета кофе, один бутерброд, барменша — разбитная бабенка с короткой белобрысой стрижкой — так остро глянула на него, что Шатков невольно стушевался и добавил к заказу бокал коктейля под названием «Артистический венок» — ужасно дорогого и ужасно невкусного, лучше бы барменша выдала ему пятьдесят граммов коньяка и пятьдесят граммов ликера, все в отдельности, отдельно одно и отдельно другое, чем это пойло. Он сел за столик, стоящий у окна.
Барменша покосилась на Шаткова из-за стойки и включила музыку — трогательно-сладкую, щемящую, заставляющую печалиться. Включив магнитофон, барменша водрузила на стойку полные белые руки и с интересом начала разглядывать Шаткова.
«Может, она меня с кем-нибудь путает? — устало подумал Шатков, отпил немного из бокала, занюхал коктейль бутербродом, поднял ободранный большой палец, показал барменше — сделал он это специально. — Но где же Игорь Кононенко? И где мне ночевать? У барменши?»
Он посмотрел на стойку. Барменша перестала его разгадывать, она теперь мыла стаканы и, как это часто показывают в западных фильмах, протирала их полотенцем, высоко подняв над головой, — проверяла их на свет. Только полотенце было такое, что Западу неведомо — украинский рушник с красно-черными петухами и серым замызганным полотнищем. Шатков невольно улыбнулся.
В кафе влетела стайка девчонок — похоже, школьниц. Школьницы бросили несколько зорких оценивающих взглядов по сторонам, за Шаткова не зацепились, взяли себе то же, что и он: коктейль «Артистический венок».
«Однако, — отметил он, — это как в газете, где передовая начинается со славного слова „Однако“… Однако у девчушек деньги водятся. Откуда? Папы дают? Мамы? Не смешите общество, господин Шатков, девочки сами зарабатывают их — спят со взрослыми дядями. За карбованцы, за доллары. Вот тебе и „однако“», — Шатков усмехнулся, откусил кусок бутерброда. С чем был бутерброд — то ли с рыбой, то ли с ветчиной, то ли с колбасой — не разобрал. Такой это был бутерброд.