Боа двигалась осторожными шагами, ведя лошадь за поводья. На ее груди покачивался серебряный молоток на цепочке. Время от времени она бросала на Ната короткий взгляд, ожидая приказа. Наконец, юноша сглотнул и остановился перед круглым подножием с хороводом нимф, увенчанных плодами. Их темно-зеленые фигуры, несмотря на каменную неподвижность, дышали гибкостью и страстью. Нат протянул руку и ощутил холодную безжизненную поверхность минерала. Он сосчитал: двенадцать молодых девушек, двенадцать непохожих друг на друга лиц, каждое с особенным выражением, и все до невозможности естественные.
«Одна из них — живая женщина, — подумал Нат; его сердце бешено колотилось. — Одна из двенадцати. Да, но которая?»
Он взобрался на пьедестал, пригнул голову, чтобы пройти под преградой протянутых и переплетенных рук. Оказавшись в центре хоровода, окруженный статуями, Нат ощутил приступ дурноты. Эти лица… Все эти лица, такие… человеческие! Борясь с головокружением, он провел пальцами по изгибам их тел. Почувствовал зернышки острых сосков, нежные морщинки возле губ, сложенных в томные улыбки…
— Боа! — крикнул Нат, чтобы разрушить колдовские чары.
Рабыня вспрыгнула на пьедестал, откинула свои вихры, открывая уши, и коротким движением кисти опустила молоток на каменную поверхность. Раздался хрустальный звон — и тут же умер. Она ударила еще раз, наклонив голову к плечу, словно птица, что пытается определить источник шума. Одну за другой Боа внимательно обследовала каждую статую, порой возвращаясь назад и сравнивая звучание.
Нат не улавливал никакой разницы в тембре. Инстинкт подталкивал его выбрать в качестве жертвы самую красивую нимфу из группы, гибкую, как лиана, чье тело застыло в призывной позе. Но он сразу осознал наивность своего выбора. Ведь вполне вероятно, что эта красавица для того и помещена здесь — чтобы притягивать взгляд охотника и отводить его от истинной цели. Они изваяли этот воплощенный зов плоти, от которого невозможно оторвать глаз, рассчитывая на чувственность искателя и с единственной целью — запутать его!
Нат встряхнулся и принялся изучать другие лица. Гибернанта могло выдать несовершенство: бородавка, крошечная царапина… Если только… Если только скульптор в своем коварстве не воспользовался этими «указателями», чтобы направить врага по ложному следу. Людям дождя не впервые прибегать к подобным уловкам. Нат глубоко вдохнул, изгоняя мучительное ощущение тяжести в груди.
«Кризис! — подумал он. — Кризис нерешительности…»
Надо было выбирать. Он закрыл глаза, затем открыл их снова. Которую? Самую красивую? Самую невзрачную? Боа презрительно скривилась, заметив его метания. Ветер уносил звуки, приглушал их чистоту. Она никак не могла определиться.
Боа дотронулась рукой до нимфы, сложенной как богиня, и провела молотком справа налево: символ, означающий, что эта статуя вызывает меньше всего доверия.
Нат кивнул и спрыгнул на землю. Подошел к вьючной лошади, стал отстегивать ремни, удерживавшие кожаный ящик. Его взгляд, устремленный вверх, обшаривал небо, а в памяти звенело и билось лишь одно слово, похожее на насмешку: «Гулинь! Гулинь!». В воздухе не было видно ни одной птицы.
Нат торопливо отщелкнул замки и откинул крышку ящика. Костяной лопаткой, спрятанной в углублении звукоизолирующего слоя, он отделил кусок розоватого вещества и размял его в ладони.
Подоспевшая Боа закрыла «глухой ящик», пока Нат прилаживал шарик взрывчатой массы между грудей нимфы. На темно-зеленом камне этот розоватый наплыв выглядел чем-то неуместным. Нат отступил и сдвинул пластинку из черного дерева, закрывавшую футляр со свистком. Боа крепко ухватила лошадей за поводья.
Нат поднес к губам кончик костяной трубки и тут же ощутил во рту едкий вкус. «Привкус мертвеца!» — любил, бывало, повторять Тоб.
Нат надул щеки и выдохнул. Не поддающийся описанию звук растаял между его пальцами: нечто, похожее на механическое мяуканье, на крик, недоступный голосовым связкам, жалоба, едва слышная, и в то же время невыносимо реальная.
Там, где стояла нимфа, взвился столб огня, разбив стройный порядок хоровода. Голубоватый искрящийся фонтан, строго вертикальный гейзер, который опал, едва успев возникнуть. Нат расслабил мускулы. Отсутствовало какое-либо движение воздуха, не говоря уж об ударной волне. Разрушительная сила была направлена только вверх. Что же до осколков, то их попросту не осталось. Материя стерлась в порошок и падала на землю в виде неосязаемого пепла. Тот, кто приводил в действие взрывчатку, не испытывал ни малейших затруднений. Ему не нужно было бежать и прятаться в укрытие. Он мог разрушать со всем комфортом… и в свое удовольствие.