Не зная, как теперь вести себя с ней, Нат на всякий случай показал ей осколки растоптанного свистка. При виде костяных обломков Боа бросила на него пронзительный взгляд, в котором в равной мере были смешаны отчаяние и недоверие. Нат понял, что Боа подозревает, будто он воспользовался ее беспамятством, чтобы разбить детонатор. Его захлестнула волна гнева.
— А для чего он теперь нужен? — раздраженно выкрикнул он. — Для чего? Можешь ты мне сказать? Если вся взрывчатка сейчас в руках у ренегатов!
Боа отвела глаза и вновь улеглась, повернувшись к нему спиной. Нат был так зол, что чуть было не ударил ее.
Чего, в конце концов, она ждала?
Чтобы успокоиться, он целый час бродил по улицам, залитым солнцем, не чувствуя, как разогретая резина доспехов давит ему на плечи. Ночь он провел, ворочаясь с боку на бок, в каком-то дворце с множеством скульптур. В голове его сталкивались сотни логических конструкций, одна противоречивее другой.
Пусть он не мог предугадать внезапное появление бандитов, однако, если бы не их вмешательство, у него была бы еще неделя для завершения его разрушительной миссии. Этот промежуток, бесполезный из-за отсутствия взрывчатки, он, тем не менее, сумеет обратить себе на пользу. «Я должен подготовиться! — повторял он вполголоса. — Перед самоубийством необходимо очистить разум, а это не быстро. Мне нужны эти семь дней. Ни под каким предлогом я не стану торопить события».
Но едва он сформулировал эту мысль, как тут же обвинил себя в недостатке веры: «Ты всего лишь хочешь выиграть время. Ты боишься».
«В любом случае, — неизменно приходил он к выводу, — ритуал нарушен: у меня больше нет инструментов для смерти. А значит, неизвестно, может ли вообще состояться церемония».
Уже разгорался день, а он так и не сомкнул глаз. Боа ждала его там, где он ее оставил: сидела, прислонившись спиной к пьедесталу, послужившему им ареной, и опираясь на свой меч, словно на трость. Все то время, пока Нат поднимался к ней, она не сводила с него пристального взгляда. Наконец, когда он был уже в трех шагах, она извернулась и показала пальцем на статую — какого-то бородатого бога, прижимавшего к груди лиру.
Нат напряг зрение, прослеживая траекторию ее жеста. Ему потребовалась секунда, чтобы различить шарик взрывчатого желатина, который яростная ладонь расплющила на зеленом камне. Тут же в его сознании пронеслись картины недавних событий, и он увидел себя, отмеряющего порцию взрывчатки из ящика, отвязывающего мечи, висящие на седле… Увидел Боа… Именно в этот момент рабыня вырвала у него из рук шарик взрывчатки и прикрепила его к мишени. К тритону с лирой.
Тут на сцену выступили Тоб и его бандиты, и все смешалось… Нат успел позабыть, но Боа, она-то помнила!
Нат пожал плечами. К чему ее упорство, если свисток все равно растоптан под каблуками?
— Чего ты хочешь? — проворчал он. — Мы не можем этого сделать! Без детонатора студень не опаснее заурядного булыжника!
Девушка не двинулась. На ее лице застыла печать решимости столь же жестокой, сколь непостижимой. «Она сошла с ума!» — подумал Нат, делая шаг назад.
Какое-то время они стояли так, лицом к лицу; затем Боа очень медленным движением сунула руку в свою набедренную повязку. Когда она ее вытащила, в ее пальцах что-то сверкнуло — маленький блестящий цилиндр с просверленными дырочками. Невредимый свисток.
Свисток Ольмара…
Ната словно бы ударили. Земля зашаталась под его ногами. Флейта ренегата… О, боги! Он о ней не подумал. Как он мог? Он напрочь забыл о ее существовании; должно быть, он тогда сунул ее в карман, а затем обронил ее в песок на одном из ночлегов… В песок, где ее подобрала Боа.
Нат похолодел. Он почувствовал, что его прижали к стенке, как крысу, которую кошка загнала в тупик. Отступать некуда. Пытаясь унять дрожь, он протянул руку. Последний заряд… Свисток… Полный набор смертоносного арсенала. Все готово для церемонии самоубийства.
Пленники дождя
Они продвигались невыносимо медленно, словно пара стариков. Боа правой рукой опиралась на плечо Ната, и молодой человек задавался вопросом: не является ли подлинной целью этого жеста пресечь всякую попытку бегства с его стороны? В кулаке левой руки, спрятанном между грудями, рабыня сжимала шарик желатина, который она сама, невзирая на свои раны, с трудом отлепила от статуи.
Они поднялись по ступеням храма и очутились на просторной террасе, откуда открывался вид до самого горизонта. В нескольких десятках километров равносторонними треугольниками вырисовывались контуры священных пирамид. Намного дальше солнце изо всех сил пыталось рассеять туман, но плачевный исход этой борьбы уже был очевиден. Даже солнечные лучи теперь казались едва теплыми, неприятными. В глазах Боа пылал безумный огонь, ее ноздри расширялись и сужались со все ускоряющимся ритмом. Подражая своему хозяину, она осматривала горизонт, вглядывалась в объекты, стремясь проникнуться важностью момента. Ее черты горели мрачной страстью, словно всю свою жизнь она жила только ради этой последней минуты.