Не способный придумать запасной вариант, Нат пока довольствовался тем, что следил за медленным пробуждением города, подмечая неуклюжие движения его еще не пришедших в себя жителей. Казалось, они возвращались к жизни толчками, переходя от каменной неподвижности к резкой жестикуляции, чтобы затем вновь впасть в глубокий транс. Нат решил, что у него будет довольно времени, чтобы использовать свою «заложницу». Опираясь на стены, он сдвинул флейтистку, так, чтобы она оказалось в месте, где вода просачивалась сквозь стены. При этом капли, стекая одна за одной, падали на ее лицо – и только на лицо. Он не знал, возможно ли для детей дождя частичное пробуждение, или этот дисбаланс (увлажненная голова и сухое тело) приведет к смерти субъекта. У него не было выбора, он находился в руках судьбы.
В течение следующих дней Боа пережила адские муки. И в самом деле, уровень влажности воздуха давно перешел все границы допустимости.
Нат обратил внимание, как сильно отекла его кожа – а ведь он был защищен каучуком. Перчатки когда-то остались лежать под седлом Кари, и теперь его руки выглядели странно пухлыми. Приходилось со всей очевидностью признать: он раздувается… Как промокашка, как губка. Он раздувается!
На девятый день Боа впала в горячку. Она лежала на спине посреди шевелящегося веера распущенных волос и походила на труп юной девушки со слишком тяжелой грудью, который бросили на корм змеям. Было в этом зрелище что-то мрачное, и Нат лег ничком, чтобы не видеть его.
Той же ночью знакомый скрежет выдернул его из забытья; он проворно откатился на бок – и в то место, где секундой ранее находилось его лицо, вонзился меч! Сначала Нат подумал, что это флейтистка пришла в сознание и вознамерилась его убить, а затем в лунном свете узнал женщину, завладевшую клинком – это была никто иная, как Боа! Удивление парализовало его, и он только в последний момент сумел избежать второго удара, направленного в горло. Рабыня испустила хриплый крик; безумие исказило ее черты, превратив лицо в жуткую маску. Широко раскрыв рот, в котором бился обрубок языка, она на свой манер выкрикивала проклятия, немые и свирепые.
Нат отполз в сторону края норы и укрылся за статуей. Теснота их убежища не позволяла свободно действовать мечом, и, несомненно, это спасло Ната. Он отбил локтем неудачный выпад, получив удар по груди плоской частью клинка. Взбешенная неудачей, Боа кинулась на него, собрав последние силы для решающей рукопашной схватки. Безумие придало ей энергию мужчины. Она ногтями заскребла по горлу противника, затем ее пальцы железными тисками вцепились в его кадык. Нат задыхался и отчаянно бил ногами в надежде освободиться. Он догадался, что раны рабыни вновь открылись, потому что капли густой крови стекали по его лбу и попадали ему в рот.
Он напряг мускулы, сцепил кисти в замок и ударил Боа прямо в лицо. Она не моргнув глазом приняла удар и продолжала его душить. Это больше не было женщиной – это был демон, управляемый темной силой. Внезапно Натом овладела уверенность, что ничто не может ему помочь. Его охватил суеверный страх. Боа являлась всего лишь инструментом гнева Раццы, заступником за веру, и он, Нат-святотатец, должен, не противясь, принять свою кару…
Полминуты он колебался между смирением со смертью и сопротивлением, но затем инстинкт самосохранения взял верх. Он ударил со всей силы, на которую был способен. На этот раз Боа ослабила хватку и откатилась назад. Она издала звук, похожий на болезненный всхлип, и вытянулась. Нат приподнялся на локте. Его горло горело огнем, перед глазами мелькали искры. Он вслепую протянул руку и едва не лишился пальцев, натолкнувшись на лезвие, которое торчало из груди рабыни. Боа упала на собственный меч, который застрял под углом 45 градусов к полу: гарда зажата под мышкой у статуи, а обоюдоострый клинок упирался в бедро нимфы. Девушка погибла, пронзенная этим импровизированным копьем.
Какое-то время Нат оставался неподвижен, на грани обморока, затем, стараясь беречь дыхание, привлек к себе и обнял тело рабыни. Он действовал в состоянии полузабытья. Гибель Боа приговаривала его к одиночеству. Теперь он не сомневался: она хотела заставить его заплатить за «предательство». Хотела отомстить за свои обманутые надежды, за то, что он лишил ее сверкающей смерти, о которой она так мечтала…
Когда силы его восстановились, Нат пополз к выходу из туннеля. Следовало похоронить тело, пока драконы еще спят на своих постаментах; потом будет слишком поздно.
Ступив на траву, юноша едва не упал – так ослабели его ноги. Дождь хлестал по каучуку его доспехов, но – несмотря на трещины – броня исправно служила защитой. Нату пришлось приложить усилия, чтобы вытащить из лаза неподвижное тело юной рабыни. Боа, прежде такая легкая, после смерти, казалось, стала тяжелой, как глыба мрамора. Наконец, ему удалось взвалить ее на правое плечо, и, опираясь на меч, словно на трость, Нат направился к лесу.
Прикосновение травы к подошвам наполняло его неодолимым отвращением. Ему чудилось, что он идет по ковру из спящих змей. Мокрая лужайка представлялась ему пропитанной водой шкурой, мехом неведомого зверя, шагнув на который, никогда не достигнешь дна. На коже обнаженных рук ощущалось неприятное покалывание – начинающееся раздражение, которое не замедлит перерасти в боль. Но что он мог поделать, если перчатки остались под седлом у Кари? Голос разума подсказывал ему подходящий выход: «Отрежь волосы Боа, эти густые, непромокаемые пряди; ты сможешь переплести их, как волокна, и изготовить себе рукавицы, которые защитят твои пальцы от дождя!»
Нат отрицательно покачал головой. Никогда он не позволит себе подобного надругательства. Ольмар сделал бы это, не задумываясь, но не он!
В ярости отчаяния Нат схватил меч и принялся копать могилу на опушке леса. Работать было неудобно; лезвие скользило по слою водорослей или застревало в немыслимом переплетении корней, пронизывавших теперь насыщенный водой песок. Нат рыл, рубил, отсекал; мелкие корешки летели во все стороны, но влажная земля то и дело обваливалась, сводя на нет его труды. Его руки, покрытые волдырями, казалось, готовы были треснуть, он уже не чувствовал меча в своих ладонях.
Задыхаясь, с роем черных мошек перед глазами, Нат наконец опустил Боа в яму, и, прежде чем навсегда проститься с ней, закрыл ее осунувшееся лицо длинными прядями волос. Огненные иглы пронизывали его ладони, так, что ему приходилось кусать себе губы, чтобы не застонать. Его руки превратились в два шара из натянутой дрожащей плоти, два мешка бледной кожи, раздутой от боли, на которых уже проявилась сеточка лопнувших сосудов.
Закончив работу, Нат сунул меч под мышку и двинулся назад. Дождь, в конце концов, проложил себе дорогу по трещинам, которые бороздили поверхность его кирасы, и там, где вода просачивалась, Нат ощущал уколы острой боли. Он сломя голову бросился бежать к своему логову, уже не заботясь об осторожности. Перед глазами его вспыхнул подлинный фейерверк красно-золотых огней, когда он ударился головой о каменную стену. Оглушенный, Нат протиснулся между рук статуи, которая вздрогнула и затрепетала…
Пакт
Когда он открыл глаза, первое, что он увидел – расплывчатые очертания какого-то предмета, лежащего на полу в нескольких сантиметрах от его лица. Ему понадобилось две минуты, чтобы более или менее сфокусировать зрение, и тогда он со смесью удивления и страха узнал каменную флейту, которую пленная нимфа еще накануне держала в своих пальцах!
Тонкая трубочка с рядом отверстий завораживала. Тот факт, что она находилась на полу, а не возле губ «статуи», означал, что процесс освобождения от скованности не ограничился только лицом. Нат перевернулся на бок; обезображенные руки не слушались его больше. Теперь он чувствовал себя настоящим калекой.
Возле стены, изборожденной ручейками воды, в расслабленной позе лежала молодая женщина. Ее лицу уже почти полностью вернулась живая мягкость, но тело еще оставалось оцепенелым. Капли, не переставая, падали на ее лоб, стекали по щекам и собирались в озерцо между ее грудей. Ее ладони покоилась на бедрах; пальцы била легкая дрожь. Нат хотел было дотронуться до нее, но, взглянув на собственные руки, раздумал. Ему вспомнилось, как Рацца внушал им: «Истинно, они подобны черепахам, но черепахам, которые по собственной воле могут делать свой панцирь твердым или мягким!»