– И что потом?
– Потом? С каждой подпиткой кристаллы немного увеличиваются. Сначала они размером с песчинку, затем становятся как бусины, затем – как шары, и наконец – как булыжники. Когда же они разрастутся до валунов, твоя жизнь превратится в кошмар… Ты понимаешь?
Боа побледнела. Только сейчас она на самом деле поняла. Когда кристаллы достигнут огромных размеров, растянувшаяся кожа груди не выдержит и прорвется. На теле рабыни откроются два вулкана, и из каждого извергнутся камни.
– Но это невозможно!
– Увидишь! – усмехнулась девушка. – Если тебе повезет, и тебя продадут какому-нибудь богачу, живущему там, куда вода не просачивается, ты сможешь выстоять. Уровень влажности там будет более или менее приемлемый; тебе придется нелегко, но тебя не разорвет на части, а это единственное, что имеет значение. С первыми летними лучами открой свою грудь солнцу: оно высушит твои кристаллы за несколько дней, и твоя грудь уменьшится до нормальных размеров. Так ты получишь отсрочку – шесть месяцев жары. Но затем придет новый сезон непрерывных дождей… Вот что тебя ждет. Что ждет нас всех! Давай пожелаем друг другу удачи, ведь завтра у нас уже не будет языков, чтобы сделать это. А еще говорят, что некоторые «губки» сумели пережить четыре или пять сезонов, прежде чем их разорвало… Вдруг и мы сможем? Ну, шагу! Через два года встретимся, подруга!
Ошеломленная, Боа как сомнамбула двигалась вперед. Ее рука по-прежнему лежала на зыбких шарах, что колыхались из стороны в сторону на ее груди. Эти мешочки с кристаллами скоро станут причиной ее страданий, а возможно – и смерти. Неужели истина так жестока? Рассказ подруги по несчастью воскресил в памяти Боа один забытый разговор. Страстные слова ее матери, смысл которых она тогда не могла понять, но которые сегодня озарились для нее новым светом…
«Когда-то, – шептала Собра, – в особых случаях мы применяли некие минералы. Сильные снадобья, лекарства, чувствительные именно к влажности. Одна осушающая пастилка, и – хоп! – удар достиг цели. И мы можем жить дальше, ты и я. Поглощать влагу, но оставаться в живых».
Она пыталась подготовить свою дочь, донести до нее суть вещей. Но слова, к которым она прибегала, ничего не означали для Боа. «Условия», «лекарства»… Они говорили о чем-то таком древнем. О забытой реальности.
Едва добравшись до очага, девушки, измотанные долгим подъемом, рухнули без сил. Тогда каждой их них вручили какую-то отвратительную трубку и велели полной грудью вдохнуть дым. Не прошло и пяти минут, как все они, одна за другой, погрузились в забытье.
На следующее утро Боа проснулась от ощущения, будто зверь с огненными зубами пожирает ее язык. От подбородка до затылка ее пронизывала невыносимая боль. Грудь покрылась черными струпьями. Рот и губы словно одеревенели. Она хотела крикнуть, но смогла издать только глухой гортанный звук. Только сейчас Боа поняла, что в ротовой полости больше ничего нет. Ей отрезали язык… Надеясь никогда больше не открыть глаза, Боа потеряла сознание.
Через три недели, когда страшная рана зарубцевалась и перестала причинять боль, Боа была продана одному влиятельному члену совета старейшин, которому понравились ее косо поставленные глаза и плоский нос. Звали его Мальтазар.
Это был старик с лицом мертвеца. Настолько худой, что рисунок его мышц проступал явственно, как на анатомическом препарате. Он жил в постоянном страхе перед влажностью, и даже летом, когда скалы трескались от зноя, не отпускал Боа от себя. По ночам она должна была, словно живое одеяло, закрывать собой его истощенное тело, чтобы уберечь его от случайных капель воды, которые могли сорваться со свода по милости утренних туманов. Он никогда не использовал Боа для плотских утех, как обычно поступали другие обладатели рабынь-гидрофагов. Ее единственной заботой была влажность. Ничего, кроме влажности. В то время, пока старик жарился на солнце, растянувшись на плоском камне, Боа обязана была чинить его каучуковые доспехи, которые от времени превратились в расползающуюся, полную трещин оболочку. Избавляться от малейших брешей, заниматься вулканизацией, ставить заплаты на шлем…
Вернувшись вечером домой, с кожей, высушенной как старый пергамент, Мальтазар брал лупу и проверял работу молодой рабыни. Чаще всего он одобрительно кивал головой, бурча при этом что-то неразборчивое. Каждое утро он бесцеремонно ощупывал груди Боа, чтобы определить, насколько увеличились ее кристаллы. И не обнаруживая никаких изменений, он с подозрением поглядывал на девушку:
– Эй, а ты, часом, не больная? Я хочу сказать: ты вообще нормальная? Твои железы работают? Они как будто совсем не растут. И это при такой-то влажности!
Ему говорили, и не раз, что жара стоит небывалая. Но он упрямо продолжал опасливо коситься на своды, ощупывать руками стены своего жилища и надевать водонепроницаемые доспехи, стоило термометру упасть на один градус. Боа с тоской ждала наступления сезона дождей. Если даже солнце настораживало Мальтазара, что он потребует от нее, когда по скалам ударят ливни?
Пришло время облаков. Боа с замирающим сердцем смотрела, как они наступают из-за горизонта. Казалось, они ползут прямо по пока еще белой равнине, сглаживая дюны и скалистые отроги. Мальтазар не расставался больше со своей резиновой броней и жил в неотвязном страхе перед прорехами. По сотне раз на дню он заставлял Боа делать полный осмотр его защитного костюма, вглядываться в каждую пядь бугристой материи, ощупывать складки и трещины, проверять надежность заплаток.
– О, я знаю, что они ухмыляются за моей спиной! – проворчал он однажды вечером, усаживаясь поближе к огню (хотя жара в ту пору достигала семидесяти пяти градусов в тени!). – Пусть! Я знаю, что я делаю. Жизнь меня чему-то научила, и мне доводилось видеть, как такие вот сильные духом однажды утром просыпались в студнеобразном теле, потому что за ночь осенний туман проник в их нору… Туманы – самые коварные враги! Их можно спутать с дымом от очага, а они есть прямо противоположное: водяной пар, облако из крохотных капель, подвешенных в воздухе, миллионы микроскопических капель, что оседают на твоей коже, пока ты спишь!
Охваченный внезапным вдохновением, он поднялся и схватил девушку за руку.
– Пойдем! – приказал он. – Я тебе кое-что покажу. Это тайна. У тебя нет языка, а значит, ты не сможешь никому рассказать. Впрочем, не думаю, что ты бы и захотела. Ну, пойдем!
Он потащил за собой Боа, отчасти заинтригованную, отчасти напуганную, по каменному коридору с настойчивостью проповедника, охваченного обличительным пылом. Они спустились на три уровня и по тоннелю, освещенному факелами, устремились к самому сердцу скалы. Наконец они вышли в естественный грот, где потрескивал костер, сложенный из черных плиток. Эти плитки назывались «антрацитом», и пользоваться ими могли только очень важные господа. Вокруг огня копошился десяток монстров. Студенистые существа, человекообразные медузы с прозрачной кожей. Они медленно перемещались с хлюпающим звуком, оставляя позади себя липкий след и ошметки плоти. Боа отшатнулась, но старик схватил ее за талию и толкнул вперед.
– Вот, смотри! – осклабился Мальтазар, довольный своей шуткой. – Смотри, что сталось с заправскими насмешниками. Те самые сильные духом, которых туман превратил в самых кротких смиренников. Они не умерли, нет: влага не проникла дальше поверхности их кожи, и мутация ограничилась лишь необратимым расширением эпидермиса. За одну ночь! Это произошло за одну единственную ночь! Все они принадлежат к богатым и влиятельным семьям, поэтому их не уничтожили, а просто… изолировали. Они никогда не выходят из своей норы, да у них и сил бы на это не хватило. Чтобы они могли немного развлечься, раз в год к ним приводят десяток рабынь, таких, как ты. Строптивых девчонок, которые вызвали недовольство своих хозяев. Что они делают с этими куклами? Этого я не знаю. Но злые языки поговаривают, что некоторые девушки предпочитают броситься в огонь, лишь бы избежать их прикосновений.
Боа хотелось закричать, но обрубок языка бился во рту, не в состоянии породить ни звука. Наконец, Мальтазар вывел ее из оцепенения.