Мы ощущаем запахи благодаря прямому химическому взаимодействию: крошечные обонятельные рецепторы осуществляют тщательный химический анализ любой, даже случайно оказавшейся рядом молекулы. У мух и тараканов такие рецепторы располагаются на ногах, что придает этим насекомым отталкивающий внешний вид; моль снабжена ворсистой обонятельной антенной, действующей по тому же принципу, что и телевизионная антенна — по принципу усиления принятого сигнала; у людей эта зона размером с монетку находится в полости носа — там расположены рецепторные ткани. Чтобы определить запах, мы должны хорошенько втянуть носом воздух — молекулы приблизятся вплотную к чувствительной зоне и на какое–то время задержатся на влажных вязких внутренних стенках носа. Даже наша не слишком развитая обонятельная система может обнаружить одну молекулу чеснока при слабом дуновении ветерка, содержащего пятьдесят тысяч других молекул.
Вы не представляете, наличие какого мизерного количества самого вещества необходимо, чтобы определить источник запаха. Никакая лучшая в мире лаборатория не в состоянии провести анализ даже с сотой долей быстроты и точности, с которой функционирует нос собаки–ищейки. Она в любую минуту готова броситься на поиски. Кинолог дает собаке понюхать носок разыскиваемого преступника. Она несколько раз как следует обнюхает его, мгновенно отсортировывая застоявшийся запах сигаретного дыма, аромат одеколона, запах кожи ботинок, следы деятельности бактерий, и определит запах самого человека. После этого собака берет след и идет по нему напрямик, пригнувшись к земле, постоянно втягивая носом воздух и мгновенно оценивая все поступающие запахи. И ни аромат сосновых игл, ни пыль, ни запах бегущих рядом людей, ни тысячи разнообразнейших запахов, исходящих от почвы, — ни один из них ни на секунду не смешивается с тем единственным, молекулярная структура которого четко отпечаталась в мозге собаки. Она будет идти по следу, пробираясь через чащобы, кружа по многолюдным городским улицам и поднимаясь по лестницам домов — куда бы ни вел след, — через день, через два дня, даже через неделю после того, как преступник оставил хоть какие–то следы.
Я не знаю ни одной лаборатории в мире, которая смогла бы отличить одного человека от другого по запаху пары вонючих носков, не говоря уже о том, чтобы при таких условиях выйти на его след.
Помимо всего прочего обоняние еще может вызвать ностальгию. Вас вдруг неожиданно пронзает, будто пуля, запах кофе, морского прибоя, едва уловимый, но такой знакомый аромат духов или специфический эфирный запах больничного коридора. В этот момент вы мгновенно неожиданно для самого себя переноситесь в прошлое — туда, где впервые столкнулись с этим запахом, навсегда зафиксированным в вашем мозге. Я переживаю подобное состояние каждый раз, когда приезжаю в Индию — страну, которая у нас прежде всего ассоциируется с запахом (между прочим, Индия — конечный пункт назначения экспедиции Колумба). В 1946 году, только что став врачом, я приплыл в Бомбейскую гавань после 23–летнего перерыва. Как только я вышел на берег, на меня тут же накатила гигантская волна давно забытых воспоминаний детства. Паровозы, базары, люди с экзотической внешностью, сильно пахнущая пряностями еда, сандаловое дерево, индусские благовония — все это нахлынуло на меня, как только я вдохнул воздух Индии. Такое случается каждый раз, когда я выхожу из самолета и попадаю в эту страну.
Но через несколько дней пребывания все эти переполняющие меня ощущения утихают, превращаясь в обыденную окружающую обстановку. После начального периода обострения мозг постепенно подавляет резкость окружающих запахов. Ричард Сельзер назвал это явление «носовым утомлением». Обоняние — это прежде всего часовой, стоящий на охране нашего организма и посылающий нам предупреждающие сигналы. А если мы уже предупреждены, то зачем же мозгу дублировать посылаемые сигналы? Торговцы рыбой, кожевники, сборщики мусора, рабочие бумажной фабрики с благодарностью принимают это благо, которое называется привыканием. «Постепенно привыкаешь», — обычно говорят они и оказываются абсолютно правы.