С точки зрения анатомии, сам способ связи, используемый нашим телом, — это нечто совершенно поразительное. В кровеносной и лимфатической системах организма клетки объединяются с помощью кровеносных сосудов, которые сами состоят из миллионов клеток соединительной ткани. А в нервной системе одна–единственная клеточка обеспечивает нужную связь на немыслимом расстоянии — между самыми отдаленными участками организма. Одна тоненькая нервная клетка, соединяющая палец ноги с позвоночным столбом, простирается на полтора метра — никакая другая клетка организма не обеспечивает связь на таком большом расстоянии.
Когда я перехожу от боли физической к боли в Теле Христовом, состоящем из верующих, меня опять поражает значимость этой системы связи. Здесь боль играет важнейшую защитную и объединяющую роль точно так же, как и в клетках моего тела.
Существует огромное различие между единством живого тела, состоящего из взаимосвязанных клеток, и единством Тела, состоящего из автономных членов. В церкви не увидишь тоненьких отростков, тянущихся от одного человека к другому. Тем не менее Тело Христово имеет определенную систему связи, благодаря которой мы узнаем о боли друг друга. Биология такова, что в многоклеточном организме клетки должны страдать друг с другом — это условие выживания. Когда живая ткань ранена, она кричит — и все тело слышит ее крик. В Теле Христовом мы любим ближнего как самого себя и потому призваны еще более отождествлять себя с чужой бедой: «Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены», — говорит Павел (1 Кор. 12:26).
Сильные эмоциональные переживания объединяют людей так же прочно, как дендриты объединяют все клетки организма. Это особенно наглядно демонстрируется во время спортивных соревнований. Вы только посмотрите на лицо сидящей на трибуне Уимблдона жены спортсмена, принимающего участие в чемпионате по теннису. Связующие нити привязанности и сопереживания объединяют этих людей настолько сильно, что малейший промах или удача мужа на корте легко читается на лице жены. Она вздрагивает при каждом пропущенном мяче и не может скрыть радостной улыбки, когда муж ведет в счете. То, что волнует его, волнует и ее.
Еще один пример. Если вы побываете в любой еврейской семье из Майами, Сан–Франциско или Чикаго в период избирательной кампании в Израиле, вы узнаете у этих людей, живущих за десятки тысяч километров от места событий, обо всех деталях этой кампании больше, чем у самих израильтян. Словно невидимая паутина, сложное переплетение человеческих мыслей и чувств связывает воедино людей, находящихся очень далеко друг от друга.
Можно привести и еще более наглядный пример. Вспомните, в каком состоянии находится народ, когда умирает его лидер.
Я пережил такое общее чувство невосполнимой утраты, когда в 1963 году приехал в Соединенные Штаты, чтобы выступить в небольшой церкви при Стэнфордском университете, которую посещали в основном студенты. Я оказался там через два дня после убийства президента Джона Кеннеди. В тот день я говорил о боли, потому что на лицах сотен студентов, собравшихся под крышей церкви, я не видел ничего, кроме боли. Я рассказывал молодым людям о разных событиях в той или иной точке земного шара, когда сотни людей собирались вместе, чтобы через скорбь и молитву выразить общую боль всей нации. Ни на какой другой проповеди я не чувствовал такого духовного единения, как на этой.
Подобные живые связи должны объединять членов Тела Христова по всему миру. Когда в Южной Африке бросают в тюрьму отважных христиан, когда правительство уничтожает церковь в Камбодже, когда в Центральной Америке каратели истребляют верующих, когда мусульмане выгоняют христианина из города, когда мои ближние теряют работу, страдает часть моего Тела, и я тоже должен ощущать потерю. Боль дает о себе знать чувством одиночества, отчаяния, физического страдания, ненависти к себе.
«Как сидящий в тепле может понять замерзающего?» — спрашивает Солженицын, думая о миллионах заключенных ГУЛАГа. И он нашел путь: стал нервной клеткой, предупреждающей нас о боли, на которую мы доселе не обращали внимания. В теле, состоящем из миллионов клеток, комфортно живущие клетки должны сознательно прислушиваться к болевым сигналам. Нужно развить в себе более низкий болевой барьер, по–настоящему прислушиваясь к страдальцам. Слово «сострадание» означает «страдание вместе с кем–то», совместное страдание.
Сегодня наш мир стал намного меньше. Тело Христово имеет более подробную информацию о своих клетках. Мы знаем о гонениях на верующих в России, о голоде в Африке, о положении христиан в Южной Африке, Индокитае, Центральной Америке. Зов клеток звучит из газет. Прислушиваемся ли мы? Слышим ли мы их плач так же хорошо, как слышит мозг жалобы растянутого сухожилия или сломанной руки? Или мы приглушаем звук телевизора, чтобы не слышать крика отчаяния?
А как мы реагируем на то, что происходит в нашем поместном Теле Христовом? Вот суть трагедии: разведенные, пьяницы, интраверты, бунтари, безработные часто говорят, что меньше всего сострадания они нашли в стенах церкви. Мы, словно человек, который принимает аспирин при первом намеке на головную боль. Мы хотим заткнуть рот «людям с проблемами», вылечить их, не затронув корней болезни.
Как–то мать Джона Уэсли спросили: «Кого из своих одиннадцати детей вы любите больше?» Ее ответ был настолько же мудр, насколько глуп был вопрос: «Больше остальных люблю больного — пока он не поправится. Больше остальных люблю путешественника, пока он не вернется домой». Именно так, мне думается, Бог относится к нашей страдающей планете. Он чувствует боль страдальцев. А мы?
Бог дает нам краткое заключение о жизни царя Иосии: «Он разбирал дело бедного и нищего, и потому ему хорошо было». И далее следует тревожное примечание: «Не это ли значит знать Меня?» (Иер. 22:16).
Сегодня в церкви раздается много призывов к единству. Мир смотрит на нас и видит, что самый большой недостаток церкви — разъединение. Одну деноминацию призывают объединиться с другой или призывают сразу все деноминации объединиться в какой–то общенациональной или международной компании. На основании собственного опыта изучения нервной системы человеческого тела, я мог бы предложить другое основание для единства — боль.
Я могу судить о физическом здоровье человеческого тела на основании того, как четко оно реагирует на боль. Все наши диагностические приемы (измерение температуры, пульса, анализ крови) измеряют реакцию организма на боль и степень его сопротивляемости болезни. В Теле Христовом многое зависит от того, как сильные части тела помогают слабым.
Некоторые крики из Тела Христова раздаются громко и настойчиво. Мы не можем их не слышать. Но больше меня беспокоят отдаленные болевые участки, боль пальцев руки или ноги, которую мы как–то заглушили. Мне приходилось ампутировать много конечностей и чаще всего из–за того, что нога или рука затихла и перестала передавать болевые сигналы. Есть члены Тела Христова, боль которых мы не улавливаем, потому что удалили или перерезали нервы, которые соединяли нас с ними. Они тихо страдают. Остальные члены Тела не замечают их страданий.
Я думаю о своих ливанских друзьях. В Бейруте дети подрастают, не зная, что такое мир. Они таскают на плече автоматы с такой же естественностью, с которой наши ребятишки — водные пистолетики. Они играют не в парках, а в развороченных бомбами многоэтажках. Ливанские христиане, особенно арминиане, чувствуют полную оторванность от западной церкви, которая все свое внимание обращает на Израиль и считает, что все неизраильтяне на Ближнем Востоке — это арабы и мусульмане. Ливанские христиане обращались к своим западным братьям за помощью, просили о сострадании, о понимании. Но мы ведем себя так, как будто между нами не существует нервной связи, будто синапсы заблокированы. Мало кто слышит боль ливанских братьев и пытается по–христиански помочь им.