Это было в прошлом году, в отпуске, в степном Крыму. Мы жили в палатке на берегу моря, возле старой кошары. Кругом была выжженная степь, ровная как стол, каменистая, в рыжих пятнышках лишайников, между камнями росла полынь, низенькая, чахлая, серебристая. Кошарой давно уже не пользовались, она была вытоптанная, голая, пустая, но зато там был колодец с солоноватой невкусной водой. За кошарой шла пологая балочка, где росли низкие, обломанные ветрами деревца боярышника, усыпанные несъедобными красными ягодами, больше никакой растительности вокруг не было. Степь круто обрывалась к морю, и там внизу был широкий серповидный пляж, отделенный от моря полосой сухих водорослей, прослоенных всяческим хламом, выброшенным морем, а дальше шла песчаная бухта, наполовину заросшая длинными, колеблющимися бурыми травами. Когда мы расставили палатку, впервые искупались здесь и вышли из моря, меня вдруг ужас охватил от мысли, что нам придется провести здесь, в полном отрыве от цивилизации, целый месяц. Но я оказался не прав, это был замечательный, редкий отдых с длинными прекрасными, наполненными синевой днями и свежими ветреными ночами, приносящими постоянный, слышимый даже во сне запах моря и шум волн, без устали набегающих на берег. Мы все время были заняты чем-то: ловили рыбу, готовили себе еду, чистили закопченные котелки и чайник, обследовали берег, все дальше и дальше уходили по каменным карнизам, по слепяще белым голышам или черным лавовым плитам и потом возвращались, нагруженные дарами, равнодушно выброшенными щедрым морем. Так однажды мы нашли морскую дымовую шашку, сигнал для терпящих бедствие. Мы подожгли ее и бросили в море. Рыжее пламя повалило из нее и рыжий густой дым, и все тек и тек над морем, жестянку относило прибоем. Красота! Но никто не заметил нас, никто не пришел спасать. Через три бухты к западу стоял харьковский лагерь аквалангистов, и иногда мы ходили туда и плавали в полном снаряжении или под вопли и улюлюканье ребятишек катались на водных лыжах и изо всех сил старались не осрамиться. Обоим нам это удавалось далеко не всегда, и тогда мы, посрамленные, возвращались назад, домой, в свою выгоревшую желтую польскую палатку, просоленную, хлопающую на ветру, взятую невесть когда напрокат в родной конторе. И снова погружались в тишину, простор и синеву. Стайки дельфинов приплывали и резвились перед нами, а однажды мы увидели мираж. Квадратный ящик с тремя высокими окнами стоял на самом горизонте и был такой огромный, что не мог быть ничем, кроме инопланетного корабля.
— Борька, Борька, — крикнул я в исступлении, — смотри!
Борис вышел из палатки, постоял и медленно стал спускаться вниз, ко мне.
— Что же это такое, такого просто не может быть!
— Да, удивительно, — сказал Борис, — настоящий мираж, сверху виден обыкновенный корабль с двумя мачтами, а здесь, у тебя, — ящик, над мачтами отразилась палуба. Здорово.
Однажды, когда мы, сидя на камнях, ели уху, а разгулявшийся ветер сдувал нам в лица раскаленные жирные брызги, вдруг подъехал грохочущий вонючий мотоцикл, и мужичонка в шлеме, с целлофановым пакетом, полным черного ароматного винограда, торопливо заковылял к нам.
— Вот, угощайтесь, ребятки. Вы откуда же будете?
Мы объяснили, с удивлением принимая неожиданный дар. Мужичонка присел рядом, косился печально.
— Может, ухи с нами поедите?
— Та нет! — Он застеснялся. — Стаканов у вас не найдется? А то мы с друзьями приехали, а стаканов нет, неудобно как-то из горлышка.
Мы достали кружки. Почему-то все казалось очень смешно. Мы ели виноград, теплый липкий сок тек по подбородкам. Мы почти отвыкли от людей. А потом у нас завелись соседи, пара, не очень молодая, особенно он, но, по-видимому, влюбленная. Думаю, они были любовники и выбрались сюда каким-то чудом. Они приехали на машине с киевскими номерами, но жили тоже в польской палатке, голубой. С моря наши палатки смотрелись очень красиво. Соседи изменили нашу жизнь, задали ей как бы новый ритм. Мне было интересно наблюдать за ними, как молодится он и добровольно принимает на себя все хлопоты по хозяйству и как целый день ныряет с ружьем, проявляя себя добытчиком. Она же по большей части лежала на пляже с книжкой, на ярком цветном полотенце, в красивых позах и разных купальниках. Из-за соседей у нас однажды произошел с Борисом довольно странный разговор. Дело в том, что я как-то незаметно для себя взял себе за правило постоянно подтрунивать над ними, несколько грубовато, по-мужски, я и не замечал, что Бориса это коробит. Но однажды он мне сказал: