— Плохо ты меня знаешь, и ее тоже — плохо. Дуешься, как индюк, что она тебя любила. Ну, любила! Жалела, заботилась о тебе, была тебе верным другом. Но, думаешь, она не видела тебя насквозь? Ты ведь только и делал, что разрушал ее любовь, вертелся перед ней эдаким гоголем, принимал, терпел ее чувства, а сам путался черт знает с кем и даже скрывать от нее особенно не старался, порхал, как мотылек. А что она чувствует, чего хочет, к чему стремится да за что, наконец, тебе все эти милости, думал ты хоть раз? Показал себя хоть когда-нибудь мужчиной, опорой в жизни, человеком, на которого можно положиться?! Вот то-то! Думаешь, она этого не понимала всего? Какой уж там из тебя муж! Таким, как ты, вообще жениться противопоказано, потому что уж слишком просто это у тебя выходит — жениться, разводиться, словно день рождения очередной спраздновать…
— Ну и что? Все это, Боря, слова… Человек — не камень, он растет, меняется, может быть, что-нибудь было и не так, ну и что же? Это нам решать, нам, ты здесь ни при чем. Что для тебя, свет клином на нас сошелся?
Борис вдруг засмеялся.
— Эх ты, — сказал он, — великий теоретик! Ну чего горячиться зря? Потерпи до утра. Завтра она приедет, вот все и решите, ты и она, без меня. А я так только рад, что наш разговор уже позади, а то все как-то не по себе было. В такие дни…
Ворота смутно забелели впереди, мы вошли во двор. Привычно, словно я прожил здесь всю жизнь, промокшие в росе ноги сами повернули ко второму крылечку. В темную залу из-под двери спаленки тянулась полоска света, он был оставлен для меня, желтая путеводная ниточка для путешествующих в темноте.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ
Сквозь сон я слышал, как подъехала машина, захлопали дверцы, знакомые шаги прошуршали по дорожке и затихли. Я открыл глаза и лежал некоторое время, вспоминая и оглядываясь. Спаленка была маленькая, тесная. Одну стену целиком занимала широкая двуспальная кровать, на которой я лежал. Напротив, руку протянуть, — пузатый шкаф и задвинутая за него старая ножная швейная машина, слева — небольшое и глубокое, как амбразура, окошко, справа — дверь, в углу над кроватью несколько темных икон в старинных золоченых окладах — вот и все. Я пытался вспомнить вчерашние умные разговоры за столом и не мог. Одно только помнилось болезненно ясно и занимало всю мою душу — Лилька. Лилька здесь, рядом, и — потеряна для меня. Как это может быть? Снова мне мерещились ее шаги. Я лежал замерев, тупо глядя на белую дверь. И дверь вдруг приоткрылась слегка, и Лилька бочком вошла в комнату, сделала шажок, остановилась, еще шаг — и села рядом со мной на постель и руки молча положила на мою руку. Я смотрел на нее и почти не узнавал, так она переменилась. Какая-то новая стрижка с челкой до самых бровей, глаза немного подведены, чего с ней в жизни не бывало, а главное — какое-то незнакомое, взрослое, материнское выражение лица. Жалеет она меня, что ли? Я высвободил руки и, чувствуя себя голым и беспомощным под ее взглядом, закинул их за голову.
— Вот, значит, как мы с тобой встретились.
— Я так рада, что ты приехал.
— Почему?
Она засмеялась:
— Гоша! Ну как же ты можешь спрашивать! Разве ты не понимаешь? Это нам всем было нужно, и мне, и ему, и тебе, чтобы уже навсегда между нами не было ничего неясного. Мы же останемся друзьями, близкими друзьями, верно? Ну что ты, Гоша, что ты! Это тебя просто досада жжет. Надо привыкнуть немного — и все, и пройдет. Ты же меня по-настоящему никогда не любил.
— А ты меня? Тоже не по-настоящему?
— Я? — Она медленно покачала головой. — Видишь ли, Гоша, это очень сложный, двусмысленный вопрос. Я тебя, конечно, всегда любила и сейчас люблю, я привыкла думать о тебе как о родном человеке, да так оно и останется, наверное. Но что бы из этого вышло? Ты знаешь, я испытала все средства…
— Но я же просил тебя подождать! Я же просил…
— Просил. И это тоже был ответ мне. Чего же мне было ждать, если за столько лет ты так и не собрался ни разу всерьез обо мне подумать? Чего уж тут… Но ты себя не вини, Гоша, все правильно было, потому что правда. Я тебе за это только благодарна. Я ведь знаю, ты не посмеялся надо мной, ничем никогда меня не обидел, потому что ведь ты — это ты, за это я тебя и люблю. Но если бы вдруг случилось так, что мы оказались бы вместе, не стал бы ты думать потом, что тебя обделила судьба, что женился ты от нечего делать, просто потому, что время пришло? И стал бы ненавидеть меня и сделал бы несчастной.
— А с ним, без любви, ты уверена, что будешь счастливой?
— С ним совсем другое дело. Для него жениться — это самое главное дело в жизни. Для тебя ведь совсем не так, правда? А Боря, он очень серьезный человек, он если дал слово, то будет ему верен всегда, что бы ни случилось. Он настоящий мужчина, понимаешь, он и обеспечит, и защитит, и детей вырастит, если что-нибудь со мной случится. Не потому, что он меня так любит, а потому, что нет для него ничего важнее, это святое. Он, если бы и на другой женился, был бы такой же.