И вот я, словно по мановению волшебной палочки, уже стоял в своей ванне под холодным душем, зажмуренный и слепой, то, о чем я еще совсем недавно мечтал как о чем-то желанном, но далеком, осуществилось. Вода колотила в мою макушку, стекала по носу, по спине и лопаткам. Все уже было позади, дорога, жара, сумки, первая неясная улыбка Марго. Все было позади, но означало это только то, что время, каким бы мучительным или счастливым, заполненным или невыносимо остановившимся оно ни казалось, движется, идет, все уходит в прошлое, рассыпается в прах и только в памяти еще живет, существует. Довольно странная мысль для молодого человека, еще неделю назад собиравшегося осчастливить своей благосклонностью выбранную им по зрелом размышлении девушку. А теперь? Мне натянули нос. Голый и растерянный, я стоял перед очевидностью этого факта. Не так уж я от этого, оказывается, и страдал, но что же мне было делать дальше — это совершенно было мне непонятно. Когда я вышел, Марго уже накрыла на стол, ждала меня с обедом в нашей миленькой чистенькой кухоньке. Как хорошо все-таки дома. Но едва я успел поднести ложку ко рту, как раздался телефонный звонок, этот неистребимый бесстыдный палач московской жизни. Я поднял трубку.
— Юрочка, это ты? — захлебнулся кто-то позабытый на другом конце провода. — А я тебе звоню, звоню каждый день. Когда мы увидимся, где?
— Соня?!
— Соня, Соня! Не можешь же ты спутать мой голос с каким-нибудь другим…
— Но ведь я говорил тебе, Соня, я тебя просил… И ты обещала попробовать.
— Ничего я тебе не обещала. Ты что-то там говорил, что женишься осенью, но сейчас ведь еще самое лето, я умираю, хочу тебя видеть, слышишь? У-ми-раю…
Ничего в душе моей не шевельнулось от этих воркующих звуков, но ей бесполезно было что-нибудь объяснять. Я вздохнул притворно.
— Ничего не получится, Сонечка, вот мама приехала, а в понедельник на работу, а потом…
— Я могу прибежать к тебе днем, хочешь?
— Не знаю еще. Я постараюсь, я тебе позвоню потом.
— Юрка! Как я дождусь — не знаю.
Я отключился в сомнении, в полной растерянности. Да полно, что это стало со мной? А может быть, правда сбежать в понедельник с обеда? Все-таки такая женщина! А впрочем, какая? Может быть, если бы это была не Соня, все было бы значительно проще. А к ней… какой-то род почти брезгливости стал я испытывать с некоторых пор. Почему? Ведь я был так пылко влюблен в нее, и она тоже по-своему любила меня, пусть упрощенно, пусть временно, но любила. Все они любили меня, но никто не хотел со мною остаться. В чем была причина? Что за изъян они во мне находили?
— Юра, суп стынет, — подала голос Марго.
— А ты знаешь, мама, я могу обрадовать тебя. Моя свадьба не состоится.
— Какая свадьба?
— Я же говорил тебе, мама, что собираюсь жениться на Лильке. Но теперь она уже вышла замуж, за Бориса.
— Вот и очень хорошо. Я ни на минуту не отнеслась к этому всерьез.
— Почему? Я не понимаю.
— Потому что она не подходит тебе, тебе нужна совершенно другая девушка.
— Какая же?
— Ну, не знаю, какая-нибудь более яркая.
— Ты меня познакомишь с ней, мама?
— Не говори пошлостей.
— Почему же это пошлость? Ты ведь так хорошо все знаешь, кто же мне поможет, если не ты?
— Ты так огорчен? Вот уж не похоже на тебя. В таком случае мне очень жаль. Но что же поделаешь, сынок, в жизни очень мало что выходит по-нашему. Держись, что я еще могу тебе сказать? Не так уж это и страшно. У тебя ведь все еще впереди…
И вдруг я понял: она все это говорила всерьез, от души, потому что такая остывшая у нее была душа. Слишком долго она боролась с судьбой и в борьбе потеряла все ориентиры, одно только мужество осталось у нее, ведь ее впереди ничего уже не ожидает. И тут я содрогнулся от мысли, как мало нам осталось, и ей, и мне, почти ничего, жизнь уходит, пролетает мимо нас. Бедная моя Марго, бедный я! Почему нам так не повезло?
— Мама, мама…