— Не смей раскисать, Юра, не стоит она того.
— Ах, да при чем здесь она? Это во мне, во мне все дело, это ты сделала меня таким вот, никому не нужным.
— Я? Нет уж, извини. Я все делала для того, чтобы ты был счастлив, уверен в себе, свободен. Я растила тебя сильным человеком, и мне казалось, я достигла своего. А вся эта гниль в тебе, это — от них. Как я ни боролась, они добрались до тебя, все разрушили, всю грязь вытащили на свет, а винишь ты меня? Никогда им не прощу, никогда…
— Кому? Ты понимаешь, что говоришь? Они все умерли давно. Один дядя Миша остался да тетя Катя, оба глубокие старики, они давным-давно все забыли, даже имена наши ни о чем им не говорят. Разве может здесь идти речь о прощении или непрощении? Тот мир больше не существует.
— Но ты же винишь меня! Почему же я не могу говорить о них?
— Да потому, что мы с тобою — вот они, мы еще живы и мучаем друг друга, а они уже ушли, все — и отец со всеми его несчастьями, и все его близкие, и Сима. Они уже ни за что не отвечают, все осталось нам.
— Эх, Юра! Да как же ты не понимаешь, что я-то из того, из их поколения, я с ними жила и за ними уйду, это ты останешься, а меня здесь больше ничего не ожидает. Только ты у меня был, ты один, и вот вдруг перестали друг друга понимать. Почему, что случилось, скажи?
— Да то же и случилось, мама. Ты из их поколения и хочешь, чтобы я тоже жил твоими старыми обидами. А я этого не желаю, у меня своя жизнь, понимаешь? Ты каждую мою попытку вырваться от тебя высмеивала, от скольких моих друзей, от скольких девчонок ты меня отвела своими колючими злыми шуточками, все тебе были недостойны и нехороши. А на самом деле ты просто хотела, чтобы я принадлежал только тебе, вот и весь секрет. Где же твоя родительская любовь, ведь ты себя любишь, а не меня.
— А ты кого любишь? Меня? Из-за какой-то глупой бабенки устраиваешь мне сцены. Нет, милый друг, так не пойдет, любить — так взаимно, ты — меня, я — тебя, уступать друг другу, а так… Не имеешь ты права спрашивать с меня, винить меня в том, что от меня никогда не зависело. Хочешь жениться — женись, не хочешь — не женись, я-то здесь при чем? Я из отжившего поколения, мое дело — сторона.
Вот такой нелепый бесконечный тянулся у нас разговор, разговор слепого с глухим, разговор двух несчастных, оскорбленных друг другом, весь смысл его сводился к взаимным претензиям, разрешение которых не подвигалось ни на шаг. Все получалось, как в той самой детской сказочке про белого бычка: «на колу мочало, начинай сначала…» После обеда мы разошлись по своим углам, сидели надутые, обиженные. Я ковырялся в столе, разбирал бумажки, письма, на которые так и не успел ответить за отпуск, перетряхнул портфель. И так мне вдруг захотелось на работу, где проблемы были совсем другие, реальные, технически осязаемые, решаемые. Какое же это, оказывается, счастье!
Марго включила телевизор, села в кресло ко мне спиной, ее выпрямленные строгие плечи выражали достоинство и непримиримость. Я с улыбкой смотрел на нее, крепкий же она, оказывается, орешек. Вот что мне надо было унаследовать от нее, эту несгибаемую стальную пружинку внутри, и дело было бы в шляпе, никаких проблем. А я оказался мямля, весь в отца, есть от чего впасть в уныние и ей и мне.
— Да, мамочка, я забыл поделиться с тобой еще одной прекрасной новостью. Одна моя знакомая девица обещала через некоторое время родить мне дочку.
Марго не повернула головы.
— Это Лиля или кто-нибудь еще?
— Кто-нибудь еще, да ты ее знаешь прекрасно, это Маша.
— Не понимаю я ваших шуток, зачем же ты тогда хотел жениться на Лиле?
— Прямо даже не знаю, как тебе ответить. Видимо, это просто две не связанные между собой вещи. А впрочем, Маша тоже не хочет за меня замуж, она просто решила завести ребенка и выбрала меня в качестве подходящего производителя. Думаю, дело обстоит именно так.
— И тебе не стыдно? До чего же ты докатился, Юра!
— А что тут такого особенного? Разве это плохо, если ты хороший производитель? Вот плохой — это другое дело. А потом, я вовсе не против завести себе парочку ребятишек. Некоторые считают, что воспитывать их на стороне даже отчасти удобно, меньше хлопот, больше радости при встрече.
— Что за гадости! Не понимаю, зачем тебе надо меня морочить, дразнить, даже не знаю, как это назвать…
— Да не думаю я тебя дразнить, я тебе просто рассказываю главные события моей жизни, а ты мне почему-то не веришь.
Наконец-то Марго оглянулась, пристально посмотрела на меня своими прекрасными выпуклыми глазами, медленно пожала плечами.
— Ты хочешь сказать, что это все не шутка? Ты ждешь ребенка на стороне, будешь всю жизнь платить алименты? Но, Юра, зачем ты это сделал?