Я, конечно, в тот же вечер отправился в милицию, но где лежит паспорт Ксении, никто не знал, народ в милиции как-то поменялся, все были незнакомые.
— А что вы так волнуетесь? — сказал мне толстый усталый майор. — Поищем и найдем. Таким, как она, полезно немного посидеть, для профилактики. Так что, вы говорите, она у вас тогда украла?
— Ничего она не украла, откуда вы это взяли, просто исчезла, вот я ее и разыскивал.
— Ну народ! А чего их искать-то? Они сами не знают, где пристанут, перекати-поле, а вы дело завели, занятых людей беспокоили. Темнота. Ладно, заходите через пару дней, я поищу…
Но ходить мне пришлось еще долго, чуть не месяц, пока кто-то вышел из отпуска и открыл свой сейф. На этом, слава богу, кончилась для меня история Ксении, больше я о ней ничего не слышал и надеюсь не услышать и впредь. Но это ведь только для меня. А она? Осела ли где-нибудь или по-прежнему рыщет по свету со своим чемоданом?
Весной следующего года, в апреле, Маша родила девочку, как она и хотела. Сначала она собиралась назвать ее тоже Машей, но потом передумала и назвала Мариной, чтобы удобнее было их различать. Только через два месяца меня допустили посмотреть ребенка. Я шел к Маше на квартиру в волнении и трепете. Моя дочь лежала в своей кроватке нарядная, вся в розовом, на головке жидкий белый пушок. Два синих близко поставленных глаза скользнули по мне блуждающим взглядом, случайная улыбка растянула беззубый ротик, слюна потекла по подбородку.
— К сожалению, она похожа на тебя, — весело сказала Маша.
— Ты находишь?
— А разве ты не видишь? Одни глаза чего стоят. Но что поделаешь, отец есть отец. Можешь подержать ее на руках, если хочешь. Пока она сухая.
Я взял свою дочь на руки, невесомую, крошечную, пахнущую чем-то незнакомым, непонятным, чего в моей жизни, казалось, и быть не могло, и стоял дурак дураком, не зная, что делать, как повернуться, пока в комнату не вошла Машина мать и не отобрала у меня ребенка, окатив меня таким возмущенным, таким гневным взглядом, что мне было впору провалиться сквозь землю. Но Маша засмеялась и сказала:
— Мама, не мечи, ради бога, молнии из глаз, это я не захотела за него замуж, Юра здесь совершенно ни при чем, слышишь? Ну так улыбнись, пожалуйста, будь добра.
И Машина мать слегка оскалила в мою сторону свои голубоватые протезы, в глазах ее была робость, Маша тут командовала всеми. Я нашел, что она переменилась, была какая-то непривычно снисходительная, даже радостная; может быть, она действительно была счастлива?
А вскоре после этого я женился на женщине, которую знал сто лет, потому что мы работали рядом, в соседних лабораториях. Я женился по горячей любви. Теперь я просто не могу себе представить, как я мог когда-то совершенно не замечать ее, не обращать на нее внимания, но, увы, это было так, я смотрел и не видел, не понимал, не прозревал, что вот же мы с этой женщиной все чувствуем и понимаем не одинаково, нет, но как-то в лад, в унисон. И вместе нам так легко, и празднично, и интересно. И больше не было у меня сомнений и колебаний — только она, и навсегда, до конца наших дней. Потому что, если бы я даже нашел сотню женщин красивее, или умнее, или соблазнительнее ее, это все равно ничего бы не меняло, она оставалась бы главнее, первее, словно это я сам, часть меня, а я — ее часть. Никогда прежде я этого не чувствовал, даже с Лилькой не было такого, не было. С Лилькой все шло из головы. А потом я ревновал ее, привык властвовать и не желал отдавать того, что считал своим. Словом, все это была суета. И только теперь я впервые в жизни готов был меньше жить собою и больше ею. Какая моя жена? Она одного со мною роста крупная, даже тяжеловатая, у нее светло-зеленые, как крыжовины, веселые глаза, волосы, свернутые на затылке в шиш, светло-русого, золотого, медового цвета, а улыбка детского чистого рта просто опаляет меня радостью. Зовут ее Женя, и она всего на два года моложе меня. У Жени есть сын Алеша пяти лет, замужем она никогда не была. Вот с этого, наверное, все и началось, с Алеши и с ее мнимого одиночества, потому что на самом деле одинокой быть она органически не умеет. А кроме того, у нее большая прекрасная семья, в которую я потом вошел с огромной охотой. Но тогда я ничего этого еще не знал, и одна только мысль о ребенке, не нужном его отцу, повернула, взбудоражила все мои чувства. Мне казалось, взяв его под свое покровительство, я каким-то таинственным способом хотя бы отчасти искуплю вину моего отца передо мной и свою невольную вину перед моей новорожденной, оторванной от меня дочерью. Все это было умозрительно и смутно, но тем не менее вдвойне повлекло меня к Жене. Я жаждал искупления. Но в реальной жизни все было лучше, проще и неожиданней. После первой же нашей вылазки в кино я уже знал, что самое лучшее, что могло случиться в моей жизни, уже случилось и я хочу как можно скорее жениться на ней, чтобы кто-нибудь ненароком не увел ее у меня из-под носа. И Женя тоже откликнулась на мой энтузиазм легко и открыто, мы поняли друг друга сразу, с полуслова. Было лето. В выходной Женя решительно повезла меня на садовый участок, где наслаждалась жизнью вся ее семья, и представила меня в качестве жениха. Я видел, как затряслись губы у ее отца.